Жизнь и реформы

Я живо представил себе, что творилось в кабинетах крайкома, как давят наши аппаратчики на Ефремова и после каждой беседы он начинает колебаться.

— Леонид Николаевич, — сказал я, — не надо этого делать. Я прошу вас — не меняйте позицию.

— Все, — оборвал Ефремов. — Вопрос закрыт, я уже со всеми договорился.

22 декабря 1964 года состоялась краевая партийная конференция. Ефремов был избран первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС. Бывший первый секретарь промышленного крайкома Босенко стал вторым секретарем. Меня избрали членом бюро и утвердили в должности заведующего отделом партийных органов.

Первые два года работы с Ефремовым стали периодом нашего взаимного узнавания, «притирки», и я бы даже сказал — сближения. От своего предшественника Ефремов отличался широтой политического кругозора, эрудицией, общей образованностью и культурой. Личностью он был, несомненно, крупной, и в то же время — рафинированный продукт системы, яркий представитель аппаратной школы КПСС. В этом смысле годы работы с ним были для меня поучительными.

Тяжело, очень тяжело переживал Ефремов свое перемещение в провинцию. Отчасти поэтому и в дела края он входил довольно трудно. У него, видимо, еще сохранялась иллюзия, что Брежнев вот-вот призовет его обратно в Москву. Поэтому на первых порах события в столице интересовали его куда больше, чем ставропольские проблемы.

Обычно перед тем, как идти к Ефремову с какими-либо соображениями или документами, я звонил по телефону. Но однажды так получилось, что я вошел к нему в кабинет без предупреждения. Он сидел за столом, подперев кулаками подбородок, и смотрел прямо перед собой. Я подошел ближе, сел, но тягостная пауза продолжалась. Целиком погруженный в свои думы, он просто не видел меня.

— Леонид Николаевич, что с вами? — негромко спросил я.

Как бы очнувшись, но продолжая думать о своем, он стал говорить:

— Как же так? Ты понимаешь, ведь я все-таки выступил в поддержку Кириленко, защищал его, а он ни одного слова не произнес в мою поддержку.

— О чем вы, Леонид Николаевич? — не понял я.

Он, как бы окончательно придя в себя, усмехнулся и махнул рукой.

— Да так… Это я вдруг вспомнил о заседаниях Президиума в октябре 1964 года… Вот ведь как, Михаил, в жизни происходит.

Ефремов ждал XXIII съезда и очень волновался. Ему все еще казалось, что он сможет сохранить свое положение кандидата в члены Президиума ЦК. Каждый раз, когда Брежнев выезжал отдыхать к морю, он стремился попасть туда же. Они встречались, иногда даже семьями, и в глубине души у Леонида Николаевича теплилась надежда, что удачное выступление на съезде поможет ему вернуться в Москву. В том, что слово ему предоставят, он не сомневался ни на минуту.

В конце марта 1966 года, как раз накануне открытия съезда, я оказался по делам в Москве. Ефремов попросил задержаться и помочь ему в работе над текстом выступления. Нервничал он ужасно, и я, видя его переживания, даже какую-то затравленность, хотел его как-то поддержать. Все дни, пока шел съезд, мне пришлось сидеть в его номере в гостинице «Пекин» и работать над возможным выступлением, внося в него коррективы с учетом дискуссии на съезде. Каждый перерыв Леонид Николаевич звонил в гостиницу, делал очередные замечания, уточнял какие-то неуловимые для меня оттенки и акценты.

Но чуда не произошло, слово Ефремову так и не предоставили. Как секретарь крайкома, он остался в составе ЦК, о большем помышлять уже не приходилось. И надо отдать должное Леониду Николаевичу, он действительно целиком погрузился в ставропольские проблемы.

Секретарь Ставропольского горкома

26 сентября 1966 года пленум Ставропольского горкома КПСС единогласно избрал меня первым секретарем. По номенклатурной шкале (а соответственно и по зарплате) эта должность была ниже поста заворга крайкома. Но меня привлекала большая самостоятельность в работе. Встретили меня в горкоме хорошо. Многие помнили еще по работе в комсомоле, да и в последующие годы связи с городским активом я не терял: знал большинство руководителей, работников науки и культуры, партийного аппарата.

Забот навалилось великое множество. Я уже говорил, что Ставрополь тех лет являл собой образчик провинциального города, который был столь характерен для всей нашей российской глубинки. До середины 60-х годов вся городская инфраструктура была убогой — это касалось здравоохранения, образования, культуры, сферы быта, транспорта, водо- и теплоснабжения и особенно канализации. Нечистоты нередко сливались прямо в канавы, тянувшиеся вдоль улиц. Промышленность города была представлена заводом деревообрабатывающих станков, швейной, текстильной и обувной фабриками, ликеро-водочным заводом, небольшими молоко- и маслозаводиками.