Жизнь и судьба Михаила Ходорковского

Алексей Дмитириевич — фигура трагическая. Представьте себя на его месте. Это вы стоите перед судом, это вам Гульчахра Ибрагимова читает историю вашего предательства, а справа от вас в «аквариуме» сидит тот, кого вы предали. Презрительно улыбается? Смеется? Безучастен? Вы стараетесь не смотреть в его сторону.

Между прочим, он сидит за вас. Потому что это вы вели приватизационные сделки, и в приговоре первого суда по этим эпизодам через абзац — ваша фамилия. Да, конечно, все было законно, но он там, а вы здесь. И при этом вы вовсе не законченный подлец, у вас есть совесть, и она даже иногда просыпается.

А потому вы до дрожи боитесь того дня, когда вас будет допрашивать тот, кого вы предали. И потому вы заранее записались к врачу.

Если бы вдруг оказалось, что Алексей Дмитриевич лег на обследование (а то и на операцию), я бы не удивилась. Речь о враче зашла еще 22-го, в пятницу. Голубович попытался отпроситься с заседания. «А в понедельник сможете?» — спросил судья. «Ну, если меня не зарежут», — сказал Голубович и пояснил, что это он о враче.

В больницу надолго Алексей Дмитриевич не лег. Михаил Ходорковский все же смог допросить его.

26 января 2010-го.

Алексей Дмитриевич шел к трибуне крайне неуверенно, оглядываясь на зал, положил на стол футляр от очков, покрутил его рукой, открыл, закрыл, погладил пальцем.

Михаил Борисович формулировал вопросы медленно, четко и ясно. Алексей Дмитриевич лавировал, крутил, напускал тумана и уходил от ответов.

И в голосе Ходорковского отчетливо звучало презрение, что не мешало ему быть совершенно спокойным и говорить как врач или учитель.

Волнение выдавали только покачивания головы, чуть-чуть, из стороны в сторону. Как у его отца.

Он говорил негромко. Не этого ли тихого голоса так боялись его подчиненные, как признака крайнего гнева?

Он говорил тихо, но тишина в зале стояла мертвая, только слышно было, как журналисты стучат по клавиатурам ноутбуков, словно бисер рассыпают.

Говорил тихо, но смотрел тяжело и жестко.

«Хорошо, — повторял после каждого ответа. — Очень хорошо».

Голубович сутулился над свидетельской кафедрой, плечи опущены, и с опущенных плеч, не касаясь больше его худощавого тела, свободно свисал дорогой пиджак.

В зале за моей спиной кто-то шептал «Иуда! А ты забыл, как Ходорковский подарил тебе «Русских инвесторов» и «Русский продукт» — твоей жене?»

Я не жажду крови, но предательство заслуживает хотя бы морального осуждения. У нас даже этого нет. Думаю, что Голубовичу в так называемом «приличном обществе» даже руку подают.

Иногда Ходорковскому все же удавалось подвигнуть Голубовича на прямой ответ.

«То есть вы знаете, что прибыль у дочерних добывающих предприятий «ЮКОСа» была?» — спрашивает он.

«Да, была, — отвечал Голубович [252]. — Трудно работать без прибыли, будут проблемы с налоговыми органами».

«Что тогда вы имели в виду под трансфертными ценами?»

«Имеются в виду цены между материнскими и дочерними компаниями, которые устанавливаются не на рыночной основе, а на основе экономической целесообразности для участников этих сделок… От миноритарных акционеров я не раз слышал, какие мы «мерзавцы и воры». И нас тыкали носом именно в трансфертное ценообразование».

То есть знали об этом все.

28 января выяснилось, что на следующий день свидетель улетает в Англию, и все равно не удастся задать ему все 100 вопросов, обещанные Ходорковским.

В основном речь шла об обмене акций, что и понятно, поскольку это проект Алексея Дмитриевича. Но касались и «хищения» нефти.

«Когда ставился мною вопрос о хищении нефти?» — спрашивал Ходорковский.

«Такой вопрос не ставился. О торговле нефти на совещаниях вопросы не велись», — отвечал Голубович.

«А за пределами совещания я ставил перед вами вопрос о хищении всей нефти?»

«Мне лично не говорилось».

«Я на совещании делил нефть между членами Группы?»

«Не слышал такого».

А Ходорковский цитировал обвинительное заключение:

«Слышали ли вы, что Лебедеву было поручено руководить действиями членов организованной группы, направленными на распределение, присвоение средств, совершать финансовые операции с денежными средствами, полученными таким преступным путем?»

«При мне на совещаниях с вашим участием термины «организованная преступная группа», «хищения» и подобные не упоминались» — отвечал Голубович.

«За счет чего финансировалась деятельность добывающих компаний?» — спрашивал Ходорковский.

«За счет реализации продукции».

«Какой продукции, уж тогда для суда уточните?»

«Видимо, нефти…»

Угу! Той самой, что была полностью украдена.

Периодически Ходорковского сменял Лебедев, а Голубович все стоял на свидетельской трибуне и отвечал, точнее, пытался уходить от ответов.

Допрос длился до восьми вечера, когда, наконец, судья объявил перерыв до следующего заседания. Оно продолжалось недолго, до двух часов дня, когда свидетеля отпустили в Лондон. «Летите, Голубович!» — написала «Новая».

Финансовый директор «Томскнефти»

В марте на суде была еще пара ярких моментов. Десятого допрашивали Дмитриеву Ольгу Федоровну, с 2001 года работавшую финансовым директором «Томскнефти».