Жизнь и судьба: Воспоминания

Мы получали от Сергея Сергеевича книжные подарки: то энциклопедический музыкальный словарь, то интересный сборник «Выдающиеся деятели теоретико-композиторского факультета Московской консерватории» (забавные были комментарии Алексея Федоровича, вспоминавшего давних коллег) и обязательно свои собственные сочинения — их у нас почти полное собрание. Особое место занимала у нас небольшая книжечка «Мои воспоминания» (1963). Автор ее — выдающаяся пианистка Елена Александровна Бекман-Щербина (Скрябин считал, что Елена Александровна лучше всех исполняет его произведения), мать супруги Сергея Сергеевича Ольги Леонидовны. Книжечка с автографом от семьи Скребковых — Сергея Сергеевича, Ольги Леонидовны и Марины, их дочери (все — музыковеды-теоретики). Смотрю на эту книжечку, перечитываю и вспоминаю нашу замечательную поездку зимой в конце сороковых в дом отдыха «Имени Владимира Ильича» под Солнечногорском. Какая радость — все вместе: и Мусенька (Валентина Михайловна), и Алексей Федорович, и А. М. Ладыженский с супругой, и Н. П. Анциферов с Софьей Александровной, — еще все вместе.

Когда от нас уехали наконец (через двадцать лет) Яснопольские, осуществилась мечта Алексея Федоровича — купить рояль Бехштейн, именно этой фирмы, столь знаменитой в молодые годы Алексея Федоровича, когда он восхищался игрой Иосифа Гофмана и Рахманинова. Как же без Бехштейна, с его «бархатными басами и звонкими серебристыми верхами», по словам Е. А. Бекман-Щербины?! И здесь помог Сергей Сергеевич.

После кончины Сергея Сергеевича его супруга подарила нам (за два года до смерти Алексея Федоровича) последнюю книгу Сергея Сергеевича «Художественные принципы музыкальных стилей», и мы внимательно ее изучали и поражались всеохватности мысли профессора Скребкова, нашего друга, ушедшего из жизни в полном расцвете сил творческих, мужественно встретив наступающий конец и оставив в наших сердцах неизгладимую память[262]

.

Боже, сколько потерь! И я, когда-то совсем юной знавшая старых друзей Алексея Федоровича, теперь, пережившая всех, вспоминаю и вспоминаю. А потом, когда и меня не станет, кто их вспомнит? Может быть, прочтут мои жалкие строки.

Профессору Лосеву дорого стоило напечатание книг 1920-х годов. После лагеря он вынужден был молчать 23 года, писал свои будущие книги, как всегда систематично, преподавать тоже не перестал, как и В. М. Лосева. Она — в Москве, он — сначала на периферии (Чебоксары, Куйбышев, Полтава — зимние и весенние сессии). Занимаются наукой. Пытаются печатать, но издательства глухи, и один за другим срываются планы по изданию таких трудов, как «История античной эстетики» (первая рукопись ее погибла в бомбежке) или «Античная мифология» (была спасена со дна фугасной воронки). Алексей Федорович переводит Николая Кузанского и занимается математическими изысканиями, в чем ему помогает Валентина Михайловна. Оба полагают, что математика не идеологична, и потому труд по философии математики можно будет напечатать. В 1936 году Валентина Михайловна как знаток поднятых в книге проблем пишет предисловие к «Диалектическим основам математики». Но опять издание срывается[263].