Жизнь и судьба: Воспоминания

Здесь, среди соснового леса, на огромном участке А. Г. Спиркина (он занимал почти гектар), Алексею Федоровичу хорошо работалось, сидя под кленами в любимой качалке за столом, нагруженным книгами. Мы обычно проводили в «Отдыхе» три месяца — июль, август и сентябрь, иногда захватывая часть октября. Уезжать не хотелось. Я ездила с дачи на лекции в университет два-три раза в неделю, у Алексея Федоровича занятия с аспирантами начинались после его приезда. Уехать в июне мешали дела, особенно мои кафедральные, да и к Алексею Федоровичу почему-то именно в июне приезжали друзья-философы из Грузии. Оставлять Москву было невозможно.

В последний месяц лета, август, бывало грустно — как же, прощание с теплом, солнцем, которое так любил Алексей Федорович. И вот тут-то особенно радостен бывал приезд М. Ф. Овсянникова, В. В. Соколова, а иной раз и А. В. Гулыги. Начинались нескончаемые беседы то под деревьями, то на аллее, то на открытой террасе, то на веранде. Рассказывали и обсуждали новости, философствовали, читали стихи, пили чай, а главное, фотографировались. Михаил Федотович обычно приезжал обвешанный разными аппаратами, и даже японскими. Рассаживались группой, снимались втроем, вдвоем, в одиночку на аллее, на открытой террасе, за каким-либо разговором, чтобы не было статично и однообразно, а то и с собаками, кошками, щенками. Действующие лица были одни и те же: мы с Алексеем Федоровичем, Михаил Федотович, В. В. Соколов, А. Г. Спиркин. Если приезжала моя сестра с Кавказа, Мина Алибековна, то и она, и, конечно, ее дочь, тогда еще маленькая Леночка, а теперь уже доктор филологических наук. Господи, как было уютно, весело и по-родственному тепло в дружеской атмосфере, где всех объединяли единомыслие и единодушие! Смотрю на давние фотографии. Какие добрые лица, какие глаза, полные жизни. И нет уже ни Михаила Федотовича, ни Алексея Федоровича, ни Александра Георгиевича. Да простят они меня, если я в чем-то перед ними провинилась. Никого и ничего не вернешь. Грустно.

А ведь Алексей Федорович любил посмеиваться над снисходительностью Михаила Федотовича, часто совсем ненужной при защите диссертаций. Не раз он говорил: «Ну что ты, Миша, какую-то дрянь допускаешь до защиты?» Тот смущаясь и как-то по-детски виновато отвечал: «Алексей Федорович, но ведь бывают разные отметки — и отлично, и хорошо, и посредственно. Ну, прошел на тройку, как отказать?» Алексей Федорович был неумолим и нападал на беззащитного Мишу, бранил за либерализм.

Сам же Михаил Федотович прошел трудную жизненную школу, и его никто не гладил по головке и не делал снисхождения. Ум незаурядный, большая внутренняя выдержка, преданность науке, но вместе с тем какая-то незащищенность, тихость, мягкость, которой многие умели пользоваться.

Помню, как, даря в очередной раз (не зная, что в последний) летние фотографии, Михаил Федотович наивно сказал мне: «Аза, ведь все это я делаю для вечности». Я поблагодарила нашего фотолетописца, но про себя подумала, что для вечности требуется нечто совсем иное. Бедный, хороший Михаил Федотович! Он скончался за год до Алексея Федоровича и всего-то годов семидесяти двух, в том самом августе, на исходе лета, когда обычно приезжал к нам на дачу вместе с В. В. Соколовым.

В моем представлении оба друга неразлучны. Но если Миша занят на даче своей аппаратурой, то Вася обсуждает с Алексеем Федоровичем издательские дела. Он с 1960-х годов, лет двадцать, руководит изданием философской классики (в серии «Памятники философской мысли»), известной как «Философское наследие» (издательство «Мысль»), где в 2001 году, наконец, прекрасно опубликовали лосевскую «Диалектику мифа». Удостоился Алексей Федорович, классиком признали. Вопросы издательские самые насущные. Но Василий Васильевич сведущ в подробнейшей картине философской Москвы (и не только Москвы), всех хитросплетениях, соперничествах, движениях академических и околоакадемических. У него память потрясающая. В ИФЛИ поступил сначала на исторический факультет, а потом уже на философский. Помнит даты рождений, смертей, выхода книг, происшествий давних и близких. Настоящая живая летопись. Я и сейчас, когда что-то надо уточнить, звоню дорогому Васе, и он безошибочно разъясняет мои недоумения.

Замечательна сама судьба этого деревенского паренька (как, между прочим, и Миши Овсянникова, и Саши Спиркина, — все из деревень, ближних и дальних, все сами ковали свою будущность, и какая энергия, какая сила в этих простых русских людях, достигших больших интеллектуальных высот).