Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

Однако ни неутомимый Абрахам, ни я не соглашались оставить дела в таком состоянии. Вместе мы пытались удержать Ференци от дальнейших ошибок, и, воспользовавшись первой представившейся возможностью, Абрахам совершенно откровенно сказал Ференци, что тот пошел по тропе, которая уведет его в сторону от психоанализа. Он говорил настолько искренне и беспристрастно, что Ференци мог отвечать только улыбкой и протестами типа: «Не может быть, чтобы Вы действительно так считали». Спокойная и все более дружеская беседа продолжилась. Вскоре к нам присоединился Захс, и гармония в значительной степени была восстановлена.

Ранк, однако, оказался абсолютно неприступным и покинул конгресс на второй день его работы ради поездки в Америку. Позднее он сказал Фрейду, что спешно покинул конгресс до делового собрания, так как не мог оказаться свидетелем того, как Абрахама выбирают президентом. Опасения Фрейда относительно резкого разрыва на конгрессе оказались необоснованными. На симпозиуме, во время которого должна была упоминаться тема травмы рождения, все три берлинских аналитика, проводившие обсуждение, говорили сдержанно и объективно.

Когда наступил нужный момент, именно Ференци предложил избрать Абрахама президентом. Поздравляя в письме Абрахама с этой новой должностью, Фрейд писал: «В своем суждении о прошедших событиях я очень близок к Вашей точке зрения, или, лучше сказать, я все больше и больше приближаюсь к ней, но в вопросе о личностях я все еще не могу встать на Вашу точку зрения. Я убежден в правильности Вашего поведения, но тем не менее мне кажется, что Вам следовало бы поступать по-другому». Его любовь к Абрахаму полностью возобновилась. В своем следующем письме Фрейд назвал Абрахама своей «скалой из бронзы» и объяснил свое прежнее расположение духа.

Чтобы не рассердиться на меня, Вы должны почувствовать себя в моем состоянии. Хотя считается, что я нахожусь на пути к выздоровлению, глубоко внутри у меня пессимистическое убеждение, что мне недолго осталось жить. Оно питается теми мучениями от моего шрама, которые ни на минуту не прекращаются. Здесь сосредоточена разновидность старческой депрессии в конфликте между иррациональной любовью к жизни и более разумном чувстве покорности судьбе… Если я обманываюсь, и это окажется всего лишь проходящей фазой, я буду первым, кто укажет на это, и затем снова налягу плечом на плуг.

Его прежний энтузиазм по поводу работы Ранка быстро уменьшался. «Я все больше и больше ухожу от травмы рождения. Я считаю, что она не произведет ожидаемого впечатления, если не критиковать ее слишком резко, и тогда Ранк, которого я очень ценю за его большие способности и огромные заслуги, получит полезный урок». В течение нескольких недель Фрейд пытался применять теорию Ранка в своей ежедневной работе посредством толкования ассоциаций, когда только это было возможно, в терминах травмы рождения, но не получил ни малейшего отклика от своих пациентов; эти толкования также не оказали на них какого-либо другого воздействия. Ференци, с другой стороны, достиг замечательных результатов, применяя этот метод, и не мог обойтись без него ни в одном случае.

Таддеус X. Амес, являвшийся в то время президентом Нью-Йоркского общества, пригласил Ранка приехать туда на шесть месяцев. Спустя три месяца тревожные сообщения о действиях Ранка начали достигать Европы. Его учение о том, что «старый» психоанализ полностью вытеснен его новыми открытиями и что анализ может быть теперь завершен в течение трех-четырех месяцев, вызвало значительное замешательство. Многие более молодые аналитики там пленились этим чудесным изобретением, однако более стойкие, особенно Брилл, были просто озадачены и, естественно, хотели знать, что Фрейд может сказать насчет всего этого. Фрейд сам сперва надеялся, что эти сообщения преувеличены, хотя полагал, что Ранк не прав, пропагандируя идеи, которые не были еще должным образом проверены. Однако несколько недель спустя прибыло в высшей степени неприятное письмо от Ранка. Фрейду трудно было поверить тому, что он читал, все это было так непохоже на прежнего Ранка, которого он знал. Он был совершенно изумлен.