Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

Ранвье, знаменитый гистолог, также удостоил Фрейда своим вниманием, пригласив на званый обед. Вне больницы Фрейд встречался с немногими людьми. Он зашел к Максу Нордау с рекомендательным письмом, но нашел последнего самовлюбленным тупицей и отказался от мысли продолжать это знакомство. В это время в Париже находились два кузена Марты, и Фрейд несколько раз встречался с ними. Но там также находились два его закадычных друга. Первым был русский дворянин Даркшевич, с которым он познакомился в Вене и с которым сотрудничал в своем исследовании спинного мозга. Другим был его венский знакомый Рикетги, который успешно практиковал в Венеции. Он любезно предложил Фрейду свой дом, в котором молодые после свадьбы могли бы провести свой медовый месяц (но, когда пришло это время, повторного приглашения не последовало). Он приехал в середине ноября и также посещал демонстрации Шарко. Чете Рикетги Фрейд понравился, и, так как у них не было собственных детей, он чувствовал себя в их доме Schnorrer'oм[69], предаваясь фантазиям о наследовании части их состояния. Они были довольно забавной парой, и Фрейд позже рассказывал о них различные истории. Например, однажды они зашли пообедать, как им казалось, в ресторан, а затем обнаружили, что это публичный дом высшей категории.

Фрейд был одержим мыслью о богатстве, отсюда и многочисленные его фантазии на эту тему. Так, он мечтал, что когда-нибудь остановит несущуюся лошадь, после чего из экипажа выйдет высокопоставленная особа со словами: «Вы мой спаситель, я обязана вам жизнью! Что я могу для вас сделать?» В то время он сразу вытеснил эти мысли, но много лет спустя вновь их вспомнил, любопытным путем обнаружив, что ошибочно приписывал эти мысли персонажу из «Набоба» Альфонса Доде. Это воспоминание было раздражающим, так как из-за него ему пришлось снова вспомнить свою раннюю потребность в покровителе, которую он яростно отвергал. «Досадно в этой истории то, что вряд ли есть еще другой круг представлений, к которому я относился бы столь же враждебно, как к представлениям о протекции. То, что приходится в этой области видеть у нас на родине, отбивает всякую охоту к этому, и вообще с моим характером плохо вяжется положение протеже. Я всегда ощущал склонность к тому, чтобы быть самому дельным человеком».

Стоит рассказать еще один эпизод, происшедший с ним в Париже. Родные попросили его навестить жену их семейного врача, проживавшую в Париже на улице Бло (в квартале торговцев рыбой), что он и сделал. «У этой несчастной женщины есть десятилетний сын, который после двух лет учебы в венской консерватории завоевал там высший приз и был признан крайне одаренным. Затем, вместо того, чтобы скрытно подавить эту инфантильную необыкновенную одаренность, его несчастный отец, который работал как вол и дом которого полон детей, посылает мальчика с матерью в Париж обучаться в консерватории и завоевать еще один приз. Только подумай о расходах, разлуке, крушении семьи». Имя этого ребенка, который избежал подобной пред назначаемой ему судьбы, было Фриц Крейслер!

Фрейд уехал из Парижа 28 февраля 1886 года. Ему предстояло еще дважды побывать в нем снова, в 1889 и 1938 годах.

О Берлине было сказано много меньше. В этом городе, конечно, Фрейд ощущал себя в более привычной обстановке, но его разочаровала работа местных неврологов. «In meinem Frankreich war's dochschoner»[70]. «Среди невропатологов я вздыхаю также, как в свое время Мария Стюарт». Они были далеко позади Шарко, и сами признавали это. «Сравнение с ними показывает мне величие этого человека». Мендель был единственным, кого он как-то выделял, но Мендель сожалел, что Шарко направил свое внимание на такую трудную, бессодержательную и ненадежную тему, как истерия. «Вы понимаете, почему следует сожалеть, что самые выдающиеся умы должны биться над разрешением самых сложных проблем? Я не понимаю этого». Однако Фрейд установил с Менделем хорошие отношения и начал делать извлечения из венской неврологической литературы для его журнала «Neurologisches Centralblatt».

Посещение берлинского Королевского музея возбудило в нем ностальгические воспоминания о Лувре. «Самыми интересными экспонатами там, несомненно, являются (точно соответствующие оригиналу) пергаментные скульптуры, фрагменты, представляющие битву богов и гигантов, — очень живые сцены. Но дети, которых я вижу в клинике, значат для меня больше, чем камни; я считаю их, и вследствие их размеров, и по тому, что они большей частью хорошо вымыты, более привлекательными, чем их взрослые экземпляры — пациенты».

Время от времени Фрейд описывает внешние события, и некоторые из них представляют значительный интерес. Летом 1883 года в Венгрии состоялся суд по поводу позорного «ритуального убийства», за которым с напряженным вниманием следил еврейский мир. Фрейд обсуждал психиатрический диагноз главного свидетеля. Естественно, он был обрадован успешным разрешением этого дела, но не питал надежды, что это в значительной мере поможет ослаблению преобладающего антисемитизма.