Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

Именно в этот раз Брилл попросил у Фрейда права на перевод его трудов, которые Фрейд с охотой, но довольно необдуманно, ему предоставил. Этому вопросу предстояло стать источником нескончаемых личных и даже юридических затруднений в будущем. Я же испытал значительное облегчение, так как планы собственной работы, в которую я уже был вовлечен, поглощали мое внимание, и я по опыту знал, каким крадущим время занятием может стать перевод. Фрейд сам был очень талантливым и быстрым переводчиком, но он переводил очень вольно, и мне кажется, что он не совсем понимал, какая предстояла глубинная и трудная задача — аккуратно перевести и подготовить к печати (!) его собственные труды. Явно несовершенные знания Брилла как в английском, так и в немецком вскоре возбудили во мне дурные предчувствия, поэтому я предложил ему прочитать весь перевод и представить на его рассмотрение все замечания, которые у меня возникнут; мое имя он не обязан был упоминать. В конце концов, английский являлся моим родным языком, тогда как Брилл обучался ему в неблагоприятных условиях в начале своего пребывания в Нью-Йорке. Но он отверг мое предложение, вероятно, расценив это как неверие в его лингвистические способности; он обладал некоторым знанием полудюжины языков и в свои ранние годы зарабатывал на жизнь, давая уроки. Мне нет никакой надобности поносить переводы Брилла, другие делали это достаточно обильно. Когда, пару лет спустя, я заметил Фрейду, что довольно жалко, что его работа не была представлена англоязычному читателю в более заслуживающей того форме, он ответил: «Я скорее предпочту иметь хорошего друга, чем хорошего переводчика», а затем начал обвинять меня в ревности к Бриллу. У меня не было никакой нужды в подобной ревности, но изменить мнение Фрейда на что-либо всегда было нелегко, и я больше не говорил с ним на эту тему. Потребовались годы протестов, приходящих из-за рубежа, прежде чем он признал правоту моего замечания.

Может быть, Бриллу недоставало внешнего лоска в его молодые годы, однако у него было золотое сердце. С самого начала я чувствовал, что мы хорошо будем ладить в той общей работе, которую нам предстояло выполнять в Америке, и у меня никогда не было более преданного друга, каким неизменно оказывался он.

В начале 1909 года Фрейд завел еще одну дружбу, совсем другого рода, безоблачно продолжавшуюся до конца его жизни, — дружбу со священником цюрихского прихода Оскаром Пфистером, с которым он позднее завязал обширную переписку. Фрейд очень хорошо относился к Пфистеру. Он восхищался его высокими этическими нормами, его неисчерпаемым альтруизмом и оптимизмом относительно человеческой природы. Вероятно, Фрейда забавляла также мысль о том, что он может находиться в безгранично дружеских отношениях с протестантским священником, к которому мог адресовать письма как к «дорогому служителю Бога» и на чье терпение по отношению к «нераскаявшемуся еретику» — каковым он себя считал — он всегда мог рассчитывать. Пфистер, со своей стороны, ощущал безграничное восхищение и благодарность по отношению к человеку, который, по его мнению, является истинным христианином. Единственной уступкой, какую Фрейд мог сделать в ответ на этот мягкий упрек, было его замечание, что его друг Кристиан фон Эренфельс из Праги, который только что написал книгу по сексуальной этике, окрестил себя и Фрейда как «сексуальных протестантов».

Итоги конгресса в Зальцбурге в основном были весьма позитивными, однако один момент оказался крайне неприятным. Речь идет о стычке между Абрахамом и Юнгом, которая обнаружила их личную несовместимость, особенно со стороны Абрахама. Фактическим поводом для их вражды явилось то, что Фрейд в личных беседах с Абрахамом и Юнгом выразил свое мнение, что dementia ргаесох отличается от любого другого невроза просто тем, что имеет намного более раннюю точку фиксации, точку, которая в то время называлась просто «аутоэротизмом», регрессия к которой происходит в процессе болезни. Это было заключение, которого Фрейд достиг примерно девять лет тому назад. Они оба зачитали свои работы по dementia ргаесох на конгрессе, но если Абрахам полностью воспользовался мыслями Фрейда и даже пришел к заключению, что так называемое «слабоумие» в этом заболевании обусловливалось не каким-либо разрушением интеллектуальных способностей, а массивной блокировкой эмоциональных процессов, то Юнг просто повторил свое мнение, что эта болезнь является органическим поражением мозга, вызываемым гипотетическим «психотоксином».