Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

Когда Джеймс Стрейчи поехал на обучение к Фрейду, я написал ему рекомендательное письмо, в котором, однако, содержались некоторые нелицеприятные моменты, которые я знал о Стрейчи в то время. В один из первых сеансов Фрейд вышел в соседнюю комнату, принес письмо и громко прочел его Стрейчи. В другом случае я послал Фрейду некоторую личную информацию, которую, как я думал, ему следует знать о моем пациенте, которого он в то время лечил, — это касалось тайного употребления морфия — и написал ему, что пациент не должен узнать о моем сообщении. Фрейд в ответ уверил меня, что сохранит эти сведения в тайне, но вскоре после этого я получил от пациента яростное письмо, осуждающее мое поведение.

Предпочтение Фрейдом простоты перед сложностью было тесно связано с двумя другими чертами его личности: его нелюбовью к формальностям и его нетерпимостью к ограничению. Фрейд воспитывался в очень бедной среде, где возможность приобретения соответствующего социального обучения и опыта была ограничена. В ранних письмах будущей жене он несколько раз сознавался в чувстве неполноценности по поводу того, что не приобрел должных манер поведения в обществе и не обучен искусству галантности. Однако в более зрелые годы он явно, преодолел эти затруднения, и, хотя его вряд ли можно назвать светским человеком, он был способен на самые изысканные поступки, например, сделать кому-либо подарок из своей драгоценной коллекции с неподдельным изяществом, и его манеры при этом были безукоризненными[153]

.

Фрейд проявлял большое нетерпение ко всяким сложным гарантиям, особенно юридическим, в которые люди часто облекают свои отношения. Если они доверяют друг другу, такие гарантии являются излишними; если же нет — никакие гарантии не предотвратят затруднений. Он был по-настоящему шокирован, когда услышал, что в американских психоаналитических обществах существует обычай нанимать адвокатов, чтобы сформулировать правила, регулирующие отношения между их членами. Такое положение являлось настолько фундаментальным, что оно порождало довольно трудные проблемы, когда возникали более сложные административные вопросы. Фрейд не видел особых причин для установления правил в обществе, хотя мы заставили его примириться с коротким списком статутов для Международного психоаналитического объединения. Временами случалось, что он предлагал ту или иную акцию, которая — как будет показано — шла вразрез с частным правилом или статутом. «Тогда давайте изменим его; вы легко сможете восстановить его снова, если захотите». Он часто предпочитал рубить гордиев узел, нежели развязывать его.

Законопослушные люди могли интерпретировать такое отношение Фрейда как чистейший произвол, что было бы несправедливо. Он стремился сохранить свободу принимать любое решение, которое в данный момент казалось ему наилучшим, без того, чтобы оно тормозилось каким-либо установленным правилом. Имели место и другие случаи, такие, как вопрос о ссылках на труды других аналитиков, где предыдущее рассуждение не может служить объяснением. В то время как в неврологических трудах библиографические ссылки Фрейда всегда были скрупулезно точными и исчерпывающими, в его аналитических работах все обстояло по-другому. Ранк однажды шутливо заметил, что Фрейд делает ссылки на труды других аналитиков точно так же, как император раздает награды, — в зависимости от настроения и прихоти в данный момент. Более того, Фрейд перераспределял их. Я помню, как он приписывал одно мое важное заключение в книге, которую он прочел, рецензенту этой книги; но в тот момент я был в немилости, а рецензент пользовался его благосклонностью.

Частично такая явная произвольность вытекала из неожиданного для Фрейда качества — его либо положительного, либо отрицательного суждения о людях. Неожиданного, поскольку никто лучше Фрейда не знал, какую сложную смесь хороших и плохих качеств составляет человеческое существо. Однако в своей сознательной жизни и, несомненно, еще больше в своем бессознательном он делил людей в основном на хороших и плохих — или, что, возможно, будет более точно, на тех, кто ему нравился и кто не нравился, — а между этими двумя полюсами мало кто находился. И время от времени один и тот же человек мог переходить из одной категории в другую. Еще более странным для такого величайшего психолога было, — о чем у всех нас сложилось одинаковое мнение, — то, что Фрейд являлся плохим знатоком людей. Возможно, это не назовешь странным, так как две эти характерные черты сопутствовали друг другу.