Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Не проходило и пятнадцати минут после окончания работы, как появлялись первые посетители. Они несли с собой бутылки, а жаждали стаканов, называемых «мерками», закуски и человеческого общения. Контингент был самый различный — от доктора наук, старшего научного сотрудника (по кличке «профессор Фул»), и главного инженера Опытного завода, до простых рабочих и вообще ханыг без определенных занятий. У многих были семьи, благополучные и не очень, а у иных — ничего.

Один из таких — у кого «ничего» — Николай («Колька») Ежов, до войны имел жену, работавшую научным сотрудником в ЦНИИ МПС. На войне он был летчиком-истребителем, имел много орденов и медалей. Живым вернулся к жене, которая уже имела любовника. Она и перехитрила Кольку — развелась с ним и спихнула в общежитие, якобы для того, чтобы он получил квартиру, а потом, снова женившись на бывшей жене, объединился с ней. Но Колька так и остался в общаге, спился и стал нашим посетителем.

Люди приходили, торопливо вытаскивали бутылку, Серафим разливал ее — гостю, себе и, понемногу Лукьянычу и мне. Гость выпивал, закусывал, разговаривал с Серафимом о жизни, со мной о науке, о Грузии, перебрасывался парой шуток с Лукьянычем и спешил домой. Были и такие, которые долго не уходили и норовили выпить «дозу» у следующего посетителя. Но таких дядя Сима не любил и спускал их с лестницы — все равно завтра они были наши. Иногда посетители валились с ног; их Серафим складывал на полу в комнате, а когда те просыпались — выпроваживал вон.

Часам к восьми-девяти посетители кончались, Серафим прибирал в комнате, мы чуть-чуть добавляли из оставшегося от гостей и ложились спать. Утром Серафим опохмелялся и шел ловить рыбу. Лукьяныч и я не опохмелялись — первый оставался в постели до полудня, а второй — бежал на Опытный завод собирать свой скрепер.

Так и жили. По выходным гостей не было, и мы с дядей Симой с утра шли гулять на Яузу — там был небольшой парк, состоящий из двух аллей — «аллеи вздохов», где гуляли влюбленные, и «аллеи пьяных» — где выпивали. По какой аллее гуляли мы — понятно. Почти всегда к нам присоединялся сосед по общежитию — Володя Ломов. Он жил с женой Таней и годовалым сыном Игорьком напротив нашей комнаты через коридор. Володя говорил, что он — старший научный сотрудник, кандидат наук, работает в ЦНИИ МПС специалистом по тепловозам. Он называл несколько книг по тепловозам, где он был автором. Володя сильно заикался, и это звучало так:

А вот, знаешь, есть учебник по тепловозам, а вот, авторы, значит — Петров, Чернышов и Ломов, а ведь писал-то я, и вот, я — последний автор, а они — первые!

Свое неважное материальное положение, отсутствие квартиры и последнее место в авторстве книг Володя объяснял исключительно своей скромностью и любовью к науке:

— А вот, мне ничего, кроме науки, не нужно! Танька ругается, а я ей говорю, а вот, тебе меня не понять — ты темнота, а мне главное — наука!

Я согласно кивал, потому что поддерживал Володю в его убеждениях. Серафим не любил, когда Володя говорил о науке, он требовал краткости и определенности — выпил, иди домой, или неси новую бутылку!

Работа на Опытном заводе, состоящая, в основном, в принуждении моих приятелей-слесарей к работе, требовала больших сил и нервов. Кончалось, обычно, все тем, что я сам брал в руки ключ, зубило, молоток или другой инструмент, и работал под советы моих приятелей. Не доверяли мне только сварку — ее имел право делать лишь специалист.

К концу лета устройство было почти собрано и установлено в задней части скрепера. Резиновые колеса мы сняли, а вместо них установили огромные стальные барабаны с зубцами, какие были на тракторах 20-х годов, Фордзонах, например. С такими колесами тяга развивалась побольше, чем с резиновыми. Эти стальные колеса соединялись открытыми зубчатками и редукторами с маховиком, установленным на огромных подшипниках. Но колеса были соединены с маховиком не постоянно — две дисковые электромагнитные муфты могли по желанию соединять и разъединять их.

Работать скрепер с моим устройством должен был так. По дороге к «забою» тракторист включал муфты, и маховик на холостом ходу скрепера разгонялся от колес до 3000–3500 оборотов в минуту. Затем муфты отключались, и маховик вращался вхолостую. Когда скрепер входил в «забой» и нужно было резать грунт, набирая его в ковш, трактор делал это сперва «своими силами». Ковш медленно наполнялся менее, чем на треть, а трактор начинал «глохнуть». Тут-то и включал тракторист муфты. Задние колеса начинали вращаться от маховика и давали сперва 5–6, а по мере наполнения ковша грунтом, и до 10 тонн дополнительной тяги. Ковш быстро заполнялся «с шапкой» и муфты отключались. Маховик, отдав энергию, медленно вращался вхолостую. А потом — опять разгон, вход в «забой», копание, набор ковша с помощью маховика. И так всю смену!