Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

И вот однажды вечером, когда мы с Тамарой сидели за телевизором, в квартиру позвонили. В глазок было видно лицо явно кавказской национальности, и я решил дверь не открывать. Но звонки зачастили так назойливо, что я сердито приоткрыл дверь на цепочке. В образовавшуюся щель тотчас же просунулась рука с бутылкой шампанского. Голос с южным акцентом сообщил, что хозяин этого голоса приехал поклониться «великому человеку из телевизора», которого знает и уважает весь Дагестан.

— Ну, ладно, — думаю, — пес с ним, пусть поклонится, выпьем на ночь шампанского и отпустим гостя с миром!

Но, видимо, я подзабыл знакомые мне с детства кавказские манеры. Гость зашел, снял туфли, в носках прошел на кухню, куда я его пригласил, раскупорил бутылку, налил вино и провозгласил тост, от которого моя природная скромность была слегка уязвлена. Термины — «великий», «гениальный», «знаменитый», претили мне, но я с ними еще мирился. Но когда гость назвал меня «известным на весь Кавказ», я возмутился. Меня даже и за кордоном признают, что мне этот «микроскопический» Кавказ! Но вида не подал.

А затем гость непринужденно положил на стол отпечатанную на машинке рукопись и попросил разрешения прочесть мне избранные отрывки из его новой пьесы под названием «Заклятый брат». Суть пьесы состояла в том, что главному ее действующему лицу не давал покоя его брат-близнец с криминальными наклонностями. То с женой его переспит, то в долг у соседей барана возьмет, от лица своего брата, разумеется. «Хорошего» брата звали Ахмед, а «плохого» или «заклятого» — Мамед. Для чего моему гостю было все это читать мне, я так и не понял, но я вдруг оказался в роли чеховского редактора, слушающего пьесу г-жи Мурашкиной.

Гость увлеченно читал:

Ахмед: — Как ты посмел, Мамед, опозорить наш род кровосмешением?

Мамед: — Наш род, Ахмед уже давно опозорен тем, что мы с тобой, хоть и братья, но не равны! Ты — председатель колхоза, а я — простой колхозник!

Ахмед: — Мамед, если ты пожелаешь, то можешь сесть в мой кабинет, а я пойду работать за тебя!

Мамед (грязно хохочет) — Нет, Ахмед, меня на эту удочку не поймаешь!

Я понял, что гость собирается читать все до конца, и тихо шепнул Тамаре, чтобы включила сауну. Потом спросил его многозначительно, причем на «ты»:

— Как зовут-то тебя?

— Султан! — охотно представился гость.

— Так вот, Султанчик, — вздохнул я, — хороший ты, конечно, человек, но зря зашел ко мне. Кто дал тебе мой адрес?

— Один друг звонил на телевидение… — «забегал» глазами Султан.

— Так вот, Султанчик, тебе не тот адрес дали. Эта квартира — секретная, проще говоря, экзекуторская. Сегодня ко мне должен был явиться резидент, пароль — бутылка шампанского. Я и решил, что ты и есть резидент. А тут получается конфуз! Из-за тебя настоящий резидент войти побоялся. На телевидении я для «понта» работаю, сам-то я разведчик. Боремся, понимаешь, с врагами строя, а находим их на телепередачах. Потом приглашаю врага сюда. А отсюда он уже никогда не уходит. Идем со мной — пригласил я ошалевшего Султана.

Я открыл дверь сауны, и перед бедным Султаном предстала картина мифологического ада. Обжигающее излучение, сиренево-красные зеркальные стены, шипенье кварцевой лампы…

— Это — крематорий, тебе понятно? — Султан быстро закивал головой. — Здесь я сжигаю трупы врагов, температура — пять тысяч градусов, остается только горсть пепла. Фу — и нет ваших! На свою беду, Султанчик, ты приперся ко мне, как и поступать с тобой — не знаю! Вот и радистка, — я кивнул на Тамару, — тебя уже видела!

— Что ж, посоветуюсь с руководством! — вздохнул я, снимая трубку телефона. Бледный Султан стоял навытяжку передо мной.

— Соедини с Первым! — приказал я трубке.

— Здравия желаю, товарищ Первый, это Артист! Дело такое — заявился ко мне на явочную квартиру некий Султан…Да нет, не должность, это имя такое! Фамилия как? — быстро спрашиваю я у Султана.

— Казимагомедов, эффенди! — кланяясь, проговорил Султан.

— Квазимагомедовэффенди! Ну и фамилия! — говорю я в трубку.

— Да нет, эффенди, без «в», просто Казимагомедов, а эффенди — это по-нашему «господин», это ты — «эффенди»!

— Что делать-то будем? — спрашиваю я в трубку. — Как обычно? Да как не понять — понимаю! Да жалко его, вроде невредный, пьесы пишет! Что — жалко у пчелки? Шутить изволите, товарищ Первый, а мне грех на душу брать! Поступать по обстоятельствам на свой страх и риск? Как не понять, да страшно за риск! Слушаюсь! — подтянулся я и повесил трубку.

— Задал ты мне задачу, Квазимагомедов, не знаю, что и делать! Придется, видно, тебя все-таки грохнуть! — вздохнув, решаю я.

Бедный Султан внезапно падает на колени и начинает поспешно кланяться и в этих поклонах целовать меня в тапочки.

— Прости, эффенди, пожалей, эффенди! — только и бормочет Султан между поцелуями.

Тамара не выдерживает ситуации и разражается истерическим хохотом.

— Вот и радистка зарыдала! — констатирую я, — думаешь, ей легко подтаскивать со мной вдвоем трупы в крематорий, а потом выметать оттуда пепел! Вот и плачет, бедняжка!

Султан удвоил частоту своих поклонов и поцелуев.