Жизнь Иисуса

Начиная от старших… На этот раз все они испугались Его дара ясновидения. Враги знали Его способность читать в сердцах. В сознании каждого стали всплывать тайные дела, которые он годами прятал от посторонних глаз, порочные привычки, что-то постыдное… А вдруг этот Назарянин закричит: «Эй ты, вон там! Ты что не уходишь? Что ты делал вчера в такое-то время в таком-то месте?»

Иисус остался наедине с женщиной. В конце концов, судить ее не Его дело. Все обвинители исчезли, и она могла бы, пользуясь этим, бежать и укрыться в безопасном месте. Но она стоит. Стоит та, которая еще этой ночью предавалась преступным наслаждениям. Прежде чем пасть, она много страдала, долго боролась с собой. Но сейчас женщина не думает о своей любви и ни о ком другом — только о Незнакомце, который теперь смотрит на нее, потому что они остались одни и никто не подвергает ее унижениям. И она тоже смотрит на Него, еще охваченная стыдом, — но стыдом уже иным. Она плачет над содеянным грехом. Страсть оставляет ее. Внезапно и в душе ее и в теле воцаряется великий покой. О, кровь усмирить труднее, чем Тивериадское море! Ничто человеческое не было чуждо Назарянину; но Он был Богом и знал то, чего не может знать ни один мужчина: непреодолимую слабость, которая овладевает женщиной в некоторые минуты перед некоторыми людьми, превращая ее в лежачую или ползающую тварь. Из века в век самая поразительная победа Сына Человеческого, и вместе с тем такая обычная и распространенная, что мы перестанем ей удивляться, будет состоять в том, что во множестве святых женщин зов Иисуса заглушит зов крови.

Эту женщину Он уже победил. Он спрашивает: «Женщина, где твои обвинители? Никто не осудил тебя?» Она отвечает: «Никто, Господи». Иисус говорит: «И Я не осуждаю тебя; иди и больше не греши».

Она ушла, но она вернется. Вернее, ей нет нужды возвращаться: отныне они навсегда едины. Так Христос, терпя, казалось бы, поражение, обретает приверженцев среди изгоев. Он собирает тайное сокровище из негодных сердец, из отбросов мира сего. Ему не нужен ореховый прутик водоискателя, чтобы обнаруживать в отверженных под корой убожества источник страдания и любви, над которым Он имеет власть.

Равный отцу

Наступила передышка в беспощадной борьбе, в которую Он оказался вовлеченным и которая будет длиться до третьего часа кануна субботы, когда Его тело, превратившееся в сплошную рану, испустит последний вздох. Уже не заботясь об осторожности, Он в одиночку (ученики остаются немного в стороне) ведет открытую борьбу в том самом городе, где правят Его враги — фарисеи и священники, где уже отданы распоряжения о Его казни и нет больше между Ним и Крестом ничего, кроме дивных слов, приковавших к месту воинов, пришедших схватить Его.

Дело здесь было не в красноречии и не в человеческом таланте, а в том, что Он имел власть, какой до Него не обладал никто, власть касаться самого сокровенного, обращаться прямо к тайная тайных каждого человека. Четыре огромных подсвечника, зажженные в первый вечер Кущей на женской половине Храма, уже не горели. У сокровищницы Иисус воскликнул: «Я свет миру!», но иудеи смеялись над Ним, ибо Он Сам о себе свидетельствовал, и потому Он бросил им в лицо тайну Своей двуединой природы: «Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего».

Стоит Ему открыть рот, как Он опять совершает страшное преступление — равняет Себя с Богом. Но иудеи, зная, чего им нужно, хотят принудить Его к формальному признанию. Поэтому они спрашивают: «Кто же Ты?»

Теперь, когда Он разоблачен, когда нетерпеливый Бог противостоит своре Своих же созданий, Он без смущения говорит им о страшном троне, которого уже касается бестрепетной рукой: «Когда вознесете Сына Человеческого, тогда узнаете, кто Я». Упрямые ученики воображали иное прославление Учителя, не эту виселицу. Каким окажется то Царство, к которому они стремились? Что их ждет за уже приоткрытыми дверьми? Учитель повторяет: «Истина Моя сделает вас свободными!» Иудеи протестуют: они никогда не были рабами. Но Он заставляет их замолчать, сказав слова, правду которых знает каждый христианин, знает по опыту горькому и сладостному: «Истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха. Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободными вы будете».

Наконец раскрыта тайна Его власти над столькими людьми: они могут сомневаться, отрицать, богохульствовать; могут бежать от Него. Но все же знают, что Он один может сделать их свободными. И если они оставляют Его, то затем только, чтобы снова надеть на себя ярмо, чтобы вращать предназначенные им судьбой жернова — и никакая сила в мире их от этого не избавит, кроме Иисуса, которого они распинают и которому поклоняются. В этом, но в самом узком смысле, можно согласиться с Ницше, что христианство есть если не религия рабов, то, по крайней мере, религия освобожденных.