Жизнь Клима Самгина. «Прощальный» роман писателя в одном томе

— Установлено, что крестьяне села, возле коего потерпел крушение поезд, грабили вагоны, даже избили кондуктора, проломили череп ему, кочегару по морде попало, но ведь вагоны-то не могли они украсть. Закатили их куда-то, к чорту лешему. Семь человек арестовано, из них — четыре бабы. Бабы, сударь мой, чрезвычайно обозлены событиями! Это, знаете, очень… Не радует, так сказать.

Самгин спросил: солдаты сопровождали поезд?

— А — как же? Одиннадцать человек. Солдат арестовал военный следователь, установив, что они способствовали грабежу. Знаете: бабы, дело — ночное и так далее. Н-да. Воровство, всех форм, весьма процветает. Воровство и мошенничество.

Самгин видел, что этот человек, согбенный трудом обличения воров и мошенников, давно устал и относится к делу своему с глубоким равнодушием.

— Могу я ознакомиться с протоколами допросов?

— Вообще это не принято, но — война и ваше официальное положение… Я думаю — можно. — Он заговорил более оживленно: — Кстати: вы где остановились? Нигде еще — н-да! Чемодан на вокзале? Ага.

И уже с оттенком торжества в голосе он сообщил:

— Остановиться здесь — негде. Город натискан беженцами, ранеными, отдыхающими от военных трудов, спекулянтами, шулерами и всяким мародерством и дерьмом. Но могу вас обрадовать: тут все обыватели, даже и зажиточные, зарабатывают, сдавая комнаты. Ценные, мелкие вещи прячут, сами выселяются в сараи, бани, садовые беседки. Моя квартирохозяйка тоже из эдаких. Можете остановиться у нее, но в комнате, уже занятой одним военным; подпоручик, ранен и — дурак. С обедом, чаем или кофе, с ужином она взимает по двадцать пять рублей — деньги дешевы.

Когда Самгин сказал, что он согласен, следователь как будто удивился:

— Хотя, в сущности, что вы будете делать здесь? Впрочем — это меня не касается. Позовем хозяйку.

Передвинув языком папиросу из правого угла рта в левый, он снял телефонную трубку:

— Да. Сейчас же.

Явилась хозяйка, маленькая, ловкая, рыжеволосая, в зеленом переднике, с кукольным румяным личиком и наивными глазами серого цвета.

— Полина Петровна Витовт, — сказал о ней следователь.

Она очень ласково улыбнулась и отвела Самгина в комнату с окнами на двор, загроможденный бочками. Клим Иванович плохо спал ночь, поезд из Петрограда шел медленно, с препятствиями, долго стоял на станциях, почти на каждой толпились солдаты, бабы, мохнатые старики, отвратительно визжали гармошки, завывали песни, — звучал дробный стук пляски, и в окна купе заглядывали бородатые рожи запасных солдат. Утомительно было даже вспомнить этот день, весь в грохоте и скрежете железа, в свисте, воплях песен, криках, ругательствах, в надсадном однообразном вое гармоник. Клим Иванович, сняв френч, прилег на кушетку и почти немедленно уснул и проснулся от странного ощущения — какая-то сила хочет поставить его вверх ногами. Самгин приподнял голову и в ногах у себя увидел другую; черная, она была вставлена между офицерских погон на очень толстые, широкие плечи. Легко было понять, что офицер, приподнимая и встряхивая кушетку, трудится с явным намерением сбросить с нее человека. Самгин быстро подобрал свои ноги, спустив их на пол, и поспешно осведомился:

— Что вы делаете? Что вам угодно?

— Книга, тут должна быть книга, — громко чмокнув, объяснил офицер, выпрямляясь. Голос у него был сиплый, простуженный или сорванный; фигура — коренастая, широкогрудая, на груди его ползал беленький крестик, над низеньким лбом щеткой стояли черные волосы.

— Подпоручик Валерий Николаев Петров, — сказал он, становясь против Самгина. Клим Иванович тоже назвал себя, протянул руку, но офицер взмахнул головой, добавил:

— Я не могу пожать вашу руку.

— Почему?

— Вы — сидите, я — стою. Допустимо ли, чтоб офицер стоял пред штатским с протянутой рукой?

— Я — близорук, да еще со сна, — миролюбиво объяснил Самгин, видя пред собой бритое, толстогубое лицо с монгольскими глазками и широким носом.

— Вам следовало объяснить мне это, — сказал офицер, спрятав руки свои за спину.

— Вот я и объясняю.

— Поздно. Вы дали мне право думать, что ваше поведение — это обычное поведение штатских либералов, социалистов и вообще этих, которые прячутся в Земском и Городском союзах, путаясь у нас в ногах…

Поднимая голос, он сипел и свистел все громче:

— Вы даже улыбнулись, подчеркнув этим неуважение к защитнику родины и чести армии, — неуважение, на которое я вправе ответить револьверной- пулей.

«Этот — может», — подумал Самгин и, стараясь подавить тревожное чувство, миролюбиво выговорил: — Да, армия в наши дни заслуживает…

Петров вкусно чмокнул.

— В наши дни? А в шестом-седьмом годах, уничтожая революционеров, — не заслуживала, нет?

— Разумеется, и тогда, — торопливо согласился Самгин.

— Рад слышать, — сказал поручик Петров. — Рад, — повторил он. — Иначе… Я — сторонник дуэлей. А — вы?

— Не приходилось решать этот вопрос, — осторожно ответил Самгин. — Но ведь, кажется, во время войны дуэли — запрещены?

— Да. А — почему? — настойчиво спросил поручик.