Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть первая

Клим покорно ушел, он был рад не смотреть на расплющенного человека. В поисках горничной, переходя из комнаты в комнату, он увидал Лютова; босый, в ночном белье, Лютов стоял у окна, держась за голову. Обернувшись на звук шагов, недоуменно мигая, он спросил, показав на улицу нелепым жестом обеих рук:

– Это – что?

– Случилось какое-то... несчастие, – ответил Клим. Слово несчастие он произнес не сразу, нетвердо, подумав, что надо бы сказать другое слово, но в голове его что-то шумело, шипело, и слова не шли на язык.

Когда он и Лютов вышли в столовую, Маракуев уже лежал, вытянувшись на диване, голый, а Макаров, засучив рукава, покрякивая, массировал ему грудь, живот, бока. Осторожно поворачивая шею, перекатывая по кожаной подушке влажную голову, Маракуев говорил, откашливаясь, бессвязно и негромко, как в бреду:

– Передавили друг друга. Страшная штука. Вы – видели? Чорт.. Расползаются с поля люди и оставляют за собой трупы. Заметили вы: пожарные едут с колоколами, едут и – звонят! Я говорю: «Подвязать надо, нехорошо!» Отвечает: «Нельзя». Идиоты с колокольчиками... Вообще, я скажу...

Он замолчал, закрыл глаза, потом начал снова:

– Впечатление такое, что они всё еще давят, растопчут человека и уходят, не оглядываясь на него. Вот это – уходят... удивительно! Идут, как по камням... В меня...

Маракуев приподнял голову, потом, упираясь руками в диван, очень осторожно сел и, усмехаясь совершенно невероятной гримасой, от которой рот его изогнулся серпом, исцарапанное лицо уродливо расплылось, а уши отодвинулись к затылку, сказал:

– В меня – шагали, понимаете? Нет, это... надо испытать. Человек лежит, а на него ставят ноги, как на болотную кочку! Давят... а? Живой человек. Невообразимо.

– Одевайтесь, – сказал Макаров, внимательно присматриваясь к нему и подавая белье.

Сунув голову в рубаху и выглядывая из нее, точно из снежного сугроба, Маракуев продолжал:

– Трупов – сотни. Некоторые лежат, как распятые, на земле. А у одной женщины голова затоптана в ямку.

– Зачем вы пошли? – строго спросил Клим, вдруг догадавшись, зачем Маракуев был на Ходынском поле переряженным в костюм мастерового.

– Я – поговорить... узнать, – ответил студент, покашливая и все более приходя в себя. – Пыли наглотался...

Он встал на ноги, посмотрел неуверенно в пол, снова изогнул рот серпом. Макаров подвел его к столу, усадил, а Лютов сказал, налив полстакана вина:

– Выпейте.

Это было его первое слово. До этого он сидел молча, поставив локти на стол, сжав виски ладонями, и смотрел на Маракуева, щурясь, как на яркий свет.

Маракуев взял стакан, заглянул в него и поставил на стол, говоря:

– Женщина лежала рядом с каким-то бревном, а голова ее высунулась за конец бревна, и на голову ей ставили ноги. И втоптали. Дайте мне чаю...

Он говорил все охотнее и менее хрипло.

– Я пришел туда в полночь... и меня всосало. Очень глубоко. Уже некоторые стояли в обмороке. Как мертвые даже. Такая, знаете, гуща, трясина... И – свинцовый воздух, нечем дышать. К утру некоторые сошли с ума, я думаю. Кричали. Очень жутко. Такой стоял рядом со мной и все хотел укусить. Били друг друга затылками по лбу, лбами по затылкам. Коленями. Наступали на пальцы ног. Конечно, это не помогало, нет! Я – знаю. Я – сам бил, – сказал он, удивленно мигая, и потыкал пальцем в грудь себе. – Куда же деваться? Облеплен людями со всех сторон. Бил...

Пришел дьякон, только что умывшийся, мокробородый, раскрыл рот, хотел спросить о чем-то, – Лютов, мигнув на Маракуева, зашипел. Но Маракуев молча согнулся над столом, размешивая чай, а Клим Самгин вслух подумал:

– Как ужасно должен чувствовать себя царь!

– Нашел кого пожалеть, – иронически подхватил Лютов, остальные трое не обратили внимания на слова Клима. Макаров, хмурясь, вполголоса рассказывал дьякону о катастрофе.

– По человечеству – жалко,. – продолжал Клим, обращаясь к Лютову. – Представь, что на твоей свадьбе случилось бы несчастие...

Это было еще более бестактно. Клим, чувствуя, что у него покраснели уши, мысленно обругал себя и замолчал, ожидая, что скажет Лютов. Но сказал Маракуев.

– Возмущенных – мало! – сказал он, встряхнув головой. – Возмущенных я не видел. Нет. А какой-то... странный человек в белой шляпе собирал добровольцев могилы копать. И меня приглашал. Очень... деловитый. Приглашал так, как будто он давно ждал случая выкопать могилу. И – большую, для многих.

Он выпил чаю, поел, выпил коньяку; его каштановые кудри высохли и распушились^ мутные глаза посветлели.

– Чудовищную силу обнаруживали некоторые, – вспоминал он, сосредоточенно глядя в пустой стакан. – Ведь невозможно, Макаров, сорвать рукою, пальцами, кожу с черепа, не волосы, а – кожу?

– Невозможно, – угрюмо и уверенно повторил Макаров.

– А один... человек сорвал, вцепился ногтями в затылок толстому рядом со мною и вырвал кусок... кость обнажилась. Он первый и меня ударил...

– Вам уснуть надо, – сказал Макаров. – Идите-ко...

– Изумительную силу обнаруживали, – покорно следуя за Макаровым, пробормотал студент.

– Как же все это было? – спросил дьякон,, стоя у окна.