Жизнь Кольцова

В канцелярии одного из сенатских департаментов, пригнувшись к закапанным чернилами и сургучом столам и бойко скрипя гусиными перьями, сидело десятка два чиновников. Длинная деревянная загородка отделяла их от посетителей.

– Виноват-с, – робко обратился Кольцов к ближнему чиновнику, – не откажите, прошу покорнейше… на каком столе дела о земельных арендах?

Не поднимая головы, чиновник махнул неопределенно. Кольцов подошел к другому.

– Почтеннейший… к кому мне по земельным арендам?

Чиновник усердно строчил, не замечая его. Кольцов покашлял в кулак и снова обратился:

– Почтеннейший!

Господин в шубе нараспашку и в меховом картузе взял Кольцова под руку и отвел в сторону.

– Вы, я вижу, впервые здесь, так вот-с… Чиновник, каналья, рта не раскроет, пока вы ему рубля не дадите.

– Спасибо за науку, – улыбнулся Кольцов и, подойдя к первому чиновнику, положил возле его руки рубль. Чиновник накрыл его листом бумаги.

– – Вам по арендам-с? По каким именно? По земельным? Из седьмого департамента? Ага… Так это к Афанасию Игнатьичу. Афанасий Игнатьич!

Афанасий Игнатьич обернулся на зов и тотчас уткнулся в бумаги.

– Виноват-с! – сказал Кольцов, кладя рублик.

– Угу! – кивая головой и бог знает куда смахивая монету, промычал Афанасий Игнатьич.

Кольцов кашлянул. Рыбьими глазами, поверх очков, чиновник поглядел на него.

– Фамилия?

– Кольцов.

– По седьмому департаменту?

– По седьмому.

– Не поступало! – бросил Афанасий Игнатьич и снова зарылся в бумаги.

«Ну, – думал Кольцов, выйдя из Сената, – тут мне рога-то пообломают… Экая крепость неприступная!»

Он медленно брел по Невскому. Водоворот людского движения засосал его. Вереница экипажей, сани, кареты с ливрейными лакеями на запятках, на визжащих и не вертящихся от мороза колесах, бесконечная кипень людей и лошадей – все это стремилось в двух противоположных потоках, и во всем этом пребывало такое холодное безразличие, что Кольцову сделалось жутко.

Какой-то франт, небрежно, на ходу, бросив «пардон!», толкнул Кольцова.

Звероподобный кучер взревел: «Пади!» – и Кольцов едва успел увернуться от храпящих, дышащих морозным паром вороных рысаков.

«Ох, – вздохнул Кольцов, – в буран, кажись, легше было… Но, видно, теряться нечего!»

И, сам толкнув кого-то, сказал «пардон!» и смело пошел прокладывать себе путь среди людского равнодушного потока.

4

Он пожаловался на свои неудачи Неверову. Тот тихо рассмеялся.

– Недаром я говорил вам о полезных литературных знакомствах… Завтра у меня будет Андрей Александрович Краевский. Это молодой журналист, но он далеко пойдет. Сейчас он редактирует «Литературные прибавления» к «Инвалиду». Советую вам не пренебрегать знакомством с этим человеком, – значительно добавил Неверов и увел Алексея в кабинет.

– Вчера я говорил вам о своем намерении написать о вас биографическую статью. Для этого мне необходимо знать вашу жизнь. Говорите о себе, ничего не утаивая и не пропуская.

Неверов опустился в глубокое кресло и, сложив на коленях сцепленные в пальцах руки, закрыл глаза, что, впрочем, за синими очками оставалось невидимо.

«Чисто на исповеди!» – растерялся Кольцов, и стал описывать свою жизнь, в которой, по его мнению, не содержалось ничего любопытного или поучительного. Однако, когда Неверов попросил его рассказать о детских годах, увлекся воспоминаниями о том, как свалился с лошади, да как лазил по чужим садам, и даже о том, как, простыв, занедужил ногами и дома полагали, что он «обезножеет». Он говорил о поездках по отцовским делам, о трудных скитаниях с гуртами, о красоте цветущих степей. Но Неверова мало трогала красота степи, он больше записывал хронологические даты; только о встрече со Станкевичем выслушал внимательно, улыбнулся, и впервые в его улыбке показалось настоящее чувство.

– Узнаю милого Николя́! Вскочить среди ночи, позвать незнакомого человека и упиваться стихами до рассвета… Это необыкновенный и очень хороший человек! – строго закончил Неверов.

– Да я Николай Владимирычеву ласку по гроб жизни не забуду! – взволнованно сказал Кольцов.

Он целый вечер подробно рассказывал Неверову о своей жизни, но лишь о Дуне промолчал: первому биографу так и осталась неизвестной история горестной его любви.

5

Господин Краевский был невысокий, большеголовый мужчина с густыми, причесанными под мужика волосами и тяжелым, пристальным взглядом черных маслянистых глаз. Он служил помощником редактора журнала министерства народного просвещения, был на виду у министра графа Уварова и стяжал себе славу «преученого человека.