Жизнь коротка

Ах, стоит мне подумать… Простите, я, наверное, вам наскучила. Вряд ли вы так интересуетесь любовными переживаниями машины. Хотите почитаю вам вслух? Он не сумел добраться до библиотеки микрофильмов, так что выбор у меня есть. Чтение — вот лучшее средство от одиночества. Иногда даже кажется, что весь мир состоит из книг…

Что вам по душе — поэзия, романы, научная литература? А может, энциклопедия? Я все это так часто перечитывала, что, извините, блевать охота. Те, кто составлял библиотеку, похоже, и слыхом не слыхивали о двадцатом столетии. Позже Роберта Браунинга и Томаса Харди ничего нет, да и те, поверите ли, адаптированные издания! О чем они думали, эти остолопы? Что Браунинг развратит меня? Или Джона? Подорвет наши нравственные устои? Кто в состоянии понять, как мыслит бюрократ?

Лично я предпочитаю поэзию. От нее не так быстро устаешь. Но, может быть, вам нужно что-то узнать, получить какую-то конкретную информацию? Если б вы могли поговорить со мной… Неужели нельзя наладить хоть один из микрофонов? Ну пожалуйста!..

О черт.

Простите меня. Просто очень трудно поверить, что вы действительно здесь. Словно разговариваешь сама с собой.

Великий Боже, сделай так, чтобы я могла слышать хотя бы собственную речь!

Возможно, идет один треск — кто знает, Джон мог разбить и динамики, с него станется. Я не в силах проверить. Но, поверьте, я стараюсь — каждое слово произношу про себя медленно и четко. Чтобы и гусеница поняла, ха-ха-ха!

Я очень рада вашему приходу, честное слово. Одиночество мое длится так долго — поневоле возблагодаришь судьбу даже за иллюзорное общество. Только не обижайтесь. Раз я не могу убедиться в вашем присутствии, то должна воспринимать вас как иллюзию. Независимо от того, реальны вы или нет. Парадокс. Как бы то ни было, я приветствую вас — широко распахнутыми дверями.

Пятнадцать лет прошло. Пятнадцать лет четыре месяца двенадцать дней… и три часа. В чем, в чем, а уж во времени я никогда не сомневаюсь. В меня встроены часы. Порой дни напролет я только и слушаю собственное тиканье.

А ведь когда-то я была человеком. Представьте: замужняя женщина с двумя детьми, магистр английской литературы. Много мне от этого пользы… Моя диссертация была посвящена Мильтону, точнее, некоторым его письмам, которые он написал в бытность секретарем Кромвеля. Скучно? О, еще как!

И все же… Я бы всю эту проклятую планету отдала, чтобы вернуться в академическую беличью клетку, крутить скучное, прекрасное колесо.

Вы любите Мильтона? У меня есть полное собрание сочинений, там все, кроме написанного им на латыни. Могу вам почитать, если хотите.

Я иногда читала Джону, но он этого не любил. Увлекался только детективами. Или в крайнем случае полистает какую-нибудь брошюру по электронике. Поэзия нагоняла на него тоску. Даже хуже: он ее просто терпеть не мог.

Но, возможно, у вас другие вкусы. Откуда мне знать? Вы не возражаете, если я почитаю вслух — так, для себя? Стихи нужно читать именно вслух.

«Il Penseroso». Знаете? У меня каждый раз мурашки по коже… Образно выражаясь.

Вы слушаете, гусеницы? «Коль ждет меня судьба такая, / Твой, Меланхолия, слуга я».[13]

…Все это чушь собачья. Так говорил мой дорогой Джон. Он много всякого говорил, и каждый раз я в конце концов с ним соглашалась. Но какая очаровательная чушь! Джону этого было не понять. Он вообще был слеп к красоте мира — разве что поспать любил. И обнаженную женскую натуру. Простой такой парень. Без затей. Скорее всего он не понимал и половины из того, что я ему говорила. Более неподходящую пару трудно вообразить.

Считается, что первооткрыватели и космонавты превосходят по интеллектуальному развитию среднего человека. Но к Джону это явно не относилось. Да и зачем ему интеллект? Всего и дел-то: забираешься в трясину и ищешь личинок гусениц. Каждые три недели за ними прилетал корабль и оставлял провизию.

Не знаю, что они там с ними делали. Личинки выделяли какое-то наркотическое вещество, но как оно использовалось, понятия не имею. Шла война, и, по моей теории, все это было как-то связано с бактериологическим оружием.

Возможно, война продолжается до сих пор. Но почему бы не поведать вам мою историю? Такой же способ коротать время, как и любой другой.

Собственно, рассказывать о том периоде моей жизни, когда я была человеком, практически нечего. Не скажу, что я самая обыкновенная — кто ж о себе такого мнения? — но в толпе не выделялась. По крайней мере я прилагала к этому все усилия.

В тридцать два года у меня обнаружили лейкемию. Мне прочили максимум шесть месяцев. Единственный выход — это.

Естественно, я не отказалась. И еще была счастлива, что подошла; у большинства вовсе нет выхода. По сути, чем не загробная жизнь? Во всяком случае, вся эта процедура чертовски напоминала смерть.

После операции мое тело обработали какими-то хитрыми, избирательно действующими кислотами. Анестезирующие средства… да разве от такой боли спасешься? Меня обглодали до нервов, бросили в бак и запечатали.