Жизнь коротка

Она поднесла руки к вороту платья и оттянула его вниз, обнажая роскошную левую грудь. Она повела плечом, и грудь описала самый расклассический круг, который я когда-либо видел. Затем она скромно поправила платье и застенчиво сложила руки, слегка улыбаясь.

— О боже, — прошептал я. — О боже, боже, боже!

Джулио продолжал вертеть ручку, и я вновь и вновь просматривал все представление. Это была идеальная имитация реальности, чуть подпорченная маленьким рывком в начале — очевидно, отсюда Джулио вытащил картину на продажу.

— Дай посмотреть! — сказала Кэрол, дернув меня за рукав. — Мне тоже хочется.

Я пустил ее на свое место. Джулио блаженно крутил ручку, подпрыгивая, как сумасшедший гном. Кэрол с минуту безмолвно смотрела, затем повернулась ко мне с широко раскрытыми глазами.

— Я и не знала, что это возможно, — тихо проговорила она.

— Конечно же, возможно, — ответил я. — Немного потренировавшись, некоторые женщины буквально творят чудеса со своими… реквизитами. Да чего там! Отлично помню, как Фифи Лефлер…

— Я говорю о Леонардо да Винчи, — сухо оборвала Кэрол. — Я слабо разбираюсь в искусстве, но никогда не предполагала, что он мог увлекаться подобными вещами.

— Все художники одинаковы — работают на потребу богатых заказчиков. Известно, что да Винчи придумывал развлечения для знати, а многие из этих титулованных бездельников умом не блистали.

Кэрол повернулась к вращающемуся ободу.

— Сколько, по-твоему, это стоит?

— Кто знает? Здесь шестьдесят картин. Если вывезти их из Италии, можно взять по миллиону за штуку. Может быть, по десять миллионов. Может быть, миллиард — особенно за ту, где она…

— Я чувствовал, что это будет счастливый день, — раздался знакомый голос позади меня.

Я молнией повернулся и увидел стоявшего у входа Марио. В руках он держал брошенную Джулио двухстволку, и стволы ее смотрели мне в живот.

— Чего ты хочешь? — потребовал я; потом, осознав риторичность этого вопроса в отношениях с Марио, спросил: — Почему ты в меня целишься?

— Почему вы украли машину моей мамы? Почему угрожали мне полицией?

— Не надо обращать внимания на мои слова.

— Ничего не могу с собой поделать, синьор, — особенно когда говорят про шестьдесят миллионов долларов.

— Послушай! — Я шагнул вперед, но Марио остановил меня, угрожающе поведя ружьем. — Зачем нам ссориться, здесь хватит на всех. Из шестидесяти миллионов тебе достанется пятнадцать.

— Я предпочитаю иметь шестьдесят.

— Ты ведь не пойдешь на убийство ради лишних сорока пяти миллионов?! — Я посмотрел в его равнодушные глаза — и пал духом.

— К стене, все трое, — скомандовал Марио.

Мы повиновались; Кэрол прильнула ко мне. Сумасшедший Джулио попытался тоже уцепиться за меня, но был отвергнут — за минуту до смерти я имел право на привередливость.

— Так-то лучше, — сказал Марио. — Теперь я сам осмотрю товар.

Он пошел к машине, все еще вращающейся на хорошо смазанной оси, и, прикрываясь ружьем, заглянул в отверстия. Когда он наконец вышел из будки, его лицо было мертвенно-бледно. Он двигался на нас, беззвучно шевеля ртом, и я крепче прижал к себе Кэрол, ожидая выстрела.

Марио, казалось, никого не замечал. Он снял с крюка керосиновую лампу и негнущейся рукой швырнул ее в центр машины. Раздался звук разбивающегося стекла, и пламя стало лизать сухую древесину.

— Идиот! — взревел я. — Что ты делаешь?!

— Вы увидите, что я делаю. — Держа меня на прицеле, он один за другим побросал все фонари. Деревянный обод колеса ярко запылал, и я буквально почувствовал, как картины, шестьдесят моих Лиз, сморщиваются, обугливаются и превращаются в никчемный пепел.

— Псих! — перекричал я треск пламени. — Ты даже не понимаешь, что ты наделал!

— Отлично понимаю, синьор, — спокойно отозвался Марио. — Я уничтожил мерзкий порнографический фильм.

— Ты!.. — прохрипел я как бесноватый. — Но ты самый испорченный тип из всех, кого я знаю! Ты пытался обобрать меня с первой секунды нашей встречи, ты грабишь свою бедную старую маму, торгуешь женщинами и наркотиками и готов идти на убийство! Ты даже не можешь спокойно проехать по улице, не задавив собаку!

— Все, что вы сказали, правда, синьор, — с достоинством ответил Марио, — но это не мешает мне быть патриотом. Это не мешает мне преданно любить славную Италию.

— Да? Какого черта ты тут мелешь про патриотизм?

— Великий Леонардо — самая выдающаяся личность в истории. Он гордость моей родины — но скажите, синьор, что будет думать мир об Италии, когда станет известно, что бессмертный Леонардо вот так продавался? Что скажут о нации, чей благороднейший художник тратил святой гений на… — его голос задрожал от душевной боли, — на средневековых проституток?

Машина с треском развалилась, взметнув облако искр. Пещера наполнилась дымом догорающего дерева.

Марио указал на выход.

— Вот и все, можно идти.

— Разве ты не собираешься нас убивать?

— Уже не нужно. Даже если у вас не хватит ума молчать, вам никто не поверит.

— Пожалуй, ты прав. — Я с новым интересом посмотрел на Марио. — А тебя не мучает сознание, что только что ты потерял шестьдесят миллионов долларов?

Марио пожал плечами.