Жизнь Ленина

«Если в Америке безработица форсирует резолюцию, то мы ведь концессиями даем Америке изжить кризис, т. е. задержать революцию?» — спросил другой делегат фракции.

Этот довод Ленин счел несостоятельным. Когда кто-то подал записку со сходным вопросом, он ответил: «Если бы капиталисты могли предотвратить кризисы у себя, тогда капитализм был бы вечным. Они, безусловно, слепые пешки в общем механизме — это доказала империалистическая война. Каждый месяц доказывает, что кризис империализма усиливается, разложение во всем мире идет все дальше и дальше и только в России начался подъем к прочному и серьезному улучшению».

Подозрения, что иностранные капиталисты могут соблазнить советских рабочих более высокой зарплатой и лучшими условиями, показались Ленину необоснованными. Когда один коммунист заявил, что «в протестах против концессий на местах совершенно явственно обнаруживаются вовсе не здоровые настроения, а патриотические чувства крепкого мелкобуржуазного слоя деревни и городского мещанства», Ленин выступил в защиту такого патриотизма: «Это лучший революционный патриотизм, патриотизм человека, который будет лучше 3 года голодать, чем отдаст Россию иностранцам»^{828}.

Несмотря на усилия Ленина, концессии продолжали возбуждать противоречия, и не только в среде рядовых коммунистов или мелких буржуа. 16 января 1921 года Ленин получил телеграмму М. М. Литвинова из Ревеля, в которой сообщалось о предложении синдиката «Роял Датч-Шелл» предоставить синдикату монопольное право на экспорт нефти и керосина из Советской России и сдать ему в концессию неразработанные нефтяные районы. Ленин ответил: «Я за опыт переговоров, архиосторожный»^{829}. Через несколько дней Ленин решил: «Вопрос такой важный, что надо выработать точный текст директивы»^{830}

. 24 января ВСНХ признал желательным вступить в переговоры с «Роял Датч». 1 февраля Совнарком в принципе одобрил переговоры о концессиях в Грозном и в Баку^{831}. Тем не менее, несмотря на полный развал национализованной русской промышленности, несмотря на голод и мятежи, несмотря на то, что Ленин стоял за концессии, оппозиционеры не умолкали. Во время совещания ЦК в феврале 1921 года Рыков передал Ленину записку: «Мы в состоянии учить Европу… мы сами все сделаем». Пришла записка и от Сталина: «Качать воду… не выяснили условий!.. Несерьезное, непродуманное предложение: тартать воду, а не нефть… Рабочих не убедить!» Томский вступил с диаметрально противоположным взглядом: «Рабочие не потерпят: рядом лучше… Сегодня чудеса героизма, а завтра бить жидов»^{832}. Иными словами, рабочие из героических борцов за Советскую власть могут скоро превратиться в реакционеров. А Томский был вождем профсоюзов.

Но, как всегда, последнее слово осталось за Лениным. Закрывая партсъезд, он сказал: «Сдав в концессию одну четверть Грозного и одну четверть Баку, мы используем эту сдачу, — если удастся ее осуществить, — чтобы на остальных трех четвертях догнать передовую технику передового капитализма». Съезд не возражал, и 19 марта Ленин телеграфировал в Лондон Красину: «Партсъезд одобрил защищавшуюся мной линию о концессиях в Грозном и в Баку. Ускорьте переговоры об этих, равно о всяких других концессиях. Информируйте меня чаще. Ленин»^{833}. Началась спешка. Надежды росли. Ленин хотел использовать иностранные фирмы до максимума. «Посмотрите это (интересно) и верните мне. Я сегодня же буду говорить с Харьковом», — гласит его записка, адресованная Троцкому на совещании 28 марта, в которой речь идет, как предполагают редакторы, о письме Г. Пятакова с возражениями против концессий в Донбассе. «Но насчет концессий не забавно ли, — гласит далее записка. — «Патриотизм» и бакинский и донбассовский. A 

¹/₄ Донбасса (+Кривого Рога) отдать концессионерам архижелательно. Ваше мнение?» На обороте записки Ленина Троцкий ответил, что: «Для Донбасса нет основания делать изъятия в отношении концессий»^{834}.

Вандерлип все еще сидел в Москве, ожидая ключей к Камчатке. На другой день после закрытия съезда Ленин составил проект письма Вандерлипу на английском языке. Приводим его русский перевод по «Ленинскому сборнику»:

Мистеру Вашингтону Б. Вандерлип Москва. 17 марта. 1921 г.

Милостивый государь,

Благодарю Вас за Ваше любезное письмо от 14 с. м. Я очень рад слышать, что президент Гардинг благожелательно относится к нашей торговле с Америкой. Вы знаете, какое значение мы придаем нашим будущим деловым сношениям с Америкой. Мы вполне сознаем ту роль, которую в этом отношении играет ваш синдикат, а также большую важность Ваших личных усилий. Ваши новые предложения чрезвычайно интересны, и я предложил Высшему совету народного хозяйства докладывать мне через небольшие промежутки времени о ходе переговоров. Вы можете быть уверены, что мы отнесемся с величайшей внимательностью ко всякому разумному предложению. Наши усилия сосредоточены, главным образом, на производстве и торговле, и Ваша помощь имеет для нас величайшую ценность.