Жизнь мальчишки

Но их больше не было на своих местах. Головы генералов армии конфедератов оказались отрублены. Возможно, это стало актом вандализма, а может, генералов обезглавил некто, выставивший потом эти головы на аукционе в качестве образчиков южного примитивизма и выручивший по тысяче долларов за штуку. Не знаю, что стряслось, но голов и след простыл. Железнодорожная эстакада оказалась на своем месте, все так же блестела река Текумсе. Я подумал: Старый Мозес, наверно, рад, что бумажная фабрика наконец-то закрылась. У него больше не застревает грязь в зубах, когда он сгребает черепах со дна реки. Конечно, никто больше не устраивает ему угощения в пятницу на Страстной неделе. Традиция эта как-то сама собой умерла после того, как в 1967 году в почтенном возрасте ста девяти лет скончалась Леди, переправившись на другой берег своей реки. Вскоре после этого, если верить Бену, из города уехал ее муж Человек-Луна, перебравшийся в Новый Орлеан, и чернокожая община Брутона начала стремительно уменьшаться, даже более быстрыми темпами, чем остальное население Зефира. Сегодня Текумсе стала чище, но я сомневаюсь, что Старый Мозес поднимается теперь к поверхности реки и выставляет свою чешуйчатую голову, чтобы выпустить из топок ноздрей пар и воду. Наверно, он прислушивается к плеску воды о камни в ночной тишине и спрашивает на языке рептилий: «Почему больше никто не приходит к реке, чтобы со мной поиграть?»

Возможно, Старый Мозес все еще обитает в нашей реке. А может быть, он оставил нас, спустившись по течению Текумсе в море.

Мы миновали мост без горгулий. С другой стороны начинался мой родной город.

— Вот мы и приехали.

Я услышал, что произношу эти слова, сбрасывая скорость, но тут же понял, что ошибаюсь. Мы добрались до пункта назначения, но это место больше не является Зефиром.

По крайней мере, это не был тот Зефир, каким я его помнил. Дома по-прежнему стояли на месте, но многие из них обветшали, а дворы приобрели заброшенный вид. Нашему взору предстал еще не город-призрак, потому что в некоторых домах — их было очень мало — все еще жили люди, а по улицам катили редкие машины. Но всюду чувствовалось запустение: великолепный праздник жизни переместился в какое-то другое место, оставив после себя вещественные свидетельства своего пребывания, как мертвые цветы в старом саду.

Правда жизни оказалась гораздо суровее, чем я мог себе представить.

Сэнди тоже это почувствовала.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Не знаю, скоро увидим, — отозвался я, не без некоторого усилия изобразив на лице слабую улыбку.

— Здесь почти никого не осталось, верно, папа?

— Почти никого, — ответил я.

Не доезжая до центра, я свернул на Мерчантс-стрит. Я не был готов к тому, что увидел. Добравшись до края бейсбольного поля, где мы выдержали яростную атаку Брэнлинов, я остановил машину.

— Не возражаете, если мы постоим здесь несколько минут? — спросил я.

— Нет, — ответила Сэнди, стиснув мою руку.

Кстати, насчет Брэнлинов. Будучи служителем закона, Джонни снабдил меня информацией о них. Прошедшие годы показали, что братья были сшиты из разного материала. Гота стал выступать за школьную футбольную команду и даже стал героем на час в матче против школы Юнионтауна, когда перехватил мяч на самой линии гола своей команды и заработал стремительной пробежкой решающие очки. Всеобщее признание сотворило с ним чудо, продемонстрировав, что ему крайне недоставало внимания со стороны родителей, которые были слишком глупыми или злобными, чтобы одарить сына им. В настоящее время Гота живет в Бирмингеме, работает страховым агентом, а в свободное время тренирует футбольную команду младшего возраста. Джонни добавил, что Гота больше не высветляет перекисью волосы, потому что лыс, как коленка.

В противоположность брату Гордо продолжил путь на самое дно. Мне тяжело об этом говорить, но в 1980 году Гордо был застрелен владельцем магазина «Севен-Илевен» в городе Батон-Руж, штат Луизиана, где он связался с дурной компанией. Гордо пытался ограбить кассу, в которой было меньше трех сотен долларов, при этом он прихватил с собой столько сладких пирогов «Литтл Дебби», сколько смог унести. Мне кажется, что однажды у него появился шанс изменить свою судьбу, но он не внял предостережению ядовитого плюща.

— Я выйду на минутку размять ноги, — сказал я своим спутницам.

— Если хочешь, мы выйдем с тобой.

— Нет, — ответил я. — Сейчас не нужно.

Выбравшись из машины, я зашагал по заросшему травой бейсбольному полю. Добравшись до круга питчера, я постоял там, ощущая, как приятно холодит лицо легкий ветерок и ласкает кожу солнце. Деревянные трибуны, где я впервые увидел Немо Керлисса, заметно просели. Тогда, подняв руку к небу, я замер и принялся ждать.

Что, если мяч Немо, брошенный им в небо столько долгих лет назад, сейчас внезапно упадет мне в ладонь?

Я ждал.