Жизнь мальчишки

В то утро, еще до восхода солнца, я завтракал с родителями в нашем доме на Хиллтоп-стрит, а на дворе был 1964 год. Везде на земле ощущались тогда ветры перемен, но меня это совсем не беспокоило. В ту минуту я лишь хотел заполучить еще стакан апельсинового сока и помнил, что должен помочь отцу в делах, прежде чем он отвезет меня в школу.

Когда завтрак подошел к концу и все тарелки были вымыты, я вышел на холод, чтобы поздороваться с нашим Бунтарем и накормить его любимой подливкой. Мама поцеловала нас с папой; я надел подбитую овечьей шерстью куртку и взял свои учебники, после чего мы с отцом вышли из дома и направились к нашему старенькому чихающему грузовичку-пикапу. Бунтарь на некотором расстоянии следовал за нами, но на углу Хиллтоп-стрит и Шоусон-стрит он неожиданно вторгся на территорию Бодога, добермана-пинчера, принадлежавшего семье Рэмси, и под громкий лай разгневанного хозяина вынужден был дипломатично отступить.

Перед нами простирался мирно спавший Зефир, а в небесах светился белый серп луны.

В нескольких домах уже горел свет. Но большинство окон оставались темными. Еще не было и пяти утра. Месяц блестел в изгибах реки Текумсе, но если бы там сейчас вздумалось поплавать Старому Мозесу, то ему пришлось бы скрести животом по грязи. Ветви деревьев на улицах Зефира, пока еще лишенные листвы, слабо шевелились на ветру. Светофоры — в городе их насчитывалось ровно четыре, и располагались они на пересечениях основных трасс — с неизменным постоянством мигали желтым. На восточной окраине над широкой впадиной, на дне которой бежала река, раскинулся каменный мост с целым выводком горгулий. Кто-то говорил, что эти горгульи были вырезаны примерно в начале двадцатых годов и изображали известных генералов Конфедерации, падших ангелов, если можно так сказать. На западе скоростная магистраль извивалась среди лесистых холмов и убегала по направлению к другим городам. Железнодорожные пути проходили через Зефир на севере, в Брутоне, где обитало все негритянское население города. На юге располагался городской парк, где находилась эстрада с акустической раковиной для оркестра и несколько бейсбольных площадок. Парк был назван в честь Клиффорда Грея Хейнса, основателя Зефира, и там же стояла его статуя. Он сидел на утесе, подпирая рукой подбородок. Отец говаривал, что статуя выглядела так, словно Клиффорд страдал от длительного запора и не мог ни сделать свое дело, ни избавиться от горшка. Еще дальше на юг десятая трасса, вырвавшись за пределы города, петляла черной лентой среди болотистых лесов, проходя мимо стоянки трейлеров и берега озера Саксон, отлого уходящего вниз на никому неведомую глубину.

Отец повернул машину на Мерчантс-стрит, и мы оказались в самом центре Зефира, где находилось множество магазинов. Здесь были «Парикмахерская Доллара», «Стэгг-шоп для мужчин», магазин кормов и металлических изделий, бакалейная лавка «Пигли-Вигли», магазин «Вулворт», кинотеатр «Лирик» и прочие достопримечательности. Впрочем, не так-то много их и было: стоило моргнуть несколько раз подряд, и окажется, что ты уже миновал все эти места. Потом мы оставили позади железнодорожные пути и проехали еще примерно мили две, прежде чем повернули к воротам с надписью: «Молочная ферма „ЗЕЛЕНЫЕ ЛУГА“». Автоцистерны стояли у погрузочной платформы, заполняясь свежим товаром. Повсюду кипела бурная деятельность, поскольку ферма открывалась очень рано, а время поездок молочников устанавливалось заранее.

Иногда, когда у отца выдавался особо напряженный график работы, он просил меня помочь ему развезти товар по городу. Я любил тишину и спокойствие, царившие по утрам. Я наслаждался миром, каким он являлся до восхода солнца. Мне нравилось наблюдать, какие разные люди приезжали в «Зеленые луга». Не знаю, почему я испытывал от этого такое удовольствие, — возможно, во мне проявлялось любопытство, унаследованное от моего дедушки Джейберда.

Отец пошел отнести накладную мастеру, остриженному под ежик крупному мужчине, которого звали мистер Бауэрс, а потом мы с отцом стали загружать нашу машину. Там были бутылки с молоком, картонные упаковки со свежими яйцами, ведерки с творогом, особый картофельный салат «Зеленые луга» и салат с бобами. Все это было еще холодным, недавно извлеченным из морозильной камеры, и молочные бутылки искрились в огнях погрузочной платформы. На картонных крышках было нарисовано улыбающееся лицо молочника и написано: «Товар для вас!» Пока мы работали, мистер Бауэрс подошел и стал наблюдать за нами, держа в руках папку с зажимом для бумаг. За его ухом торчала ручка.

— Думаешь, тебе понравится быть молочником, Кори? — спросил он у меня.

Я ответил, что да, возможно, я и стану молочником.

— Миру всегда будут нужны люди нашей профессии, — продолжал мистер Бауэрс. — Разве не так, Том?

— Верно, как дождь, — ответил мой отец.

Это была одна из его фраз на все случаи жизни, которую он произносил, когда слушал разговор вполуха.

— Приходи на работу, когда тебе стукнет восемнадцать, — сказал мне мистер Бауэрс. — Мы непременно устроим тебя здесь.