Жизнь. Милый друг. Новеллы

Жильберта приехала первой и, рыдая, бросилась на грудь подруге. Из окна видно было, как подкатывали и сворачивали в ворота экипажи. В вестибюле раздавались голоса. В комнату одна за другой входили женщины в черном, незнакомые Жанне. Маркиза де Кутелье и виконтесса де Бризвиль поцеловали ее.

Неожиданно она заметила, что тетя Лизон жмется за ее спиной. Она нежно обняла ее, отчего старая дева едва не лишилась чувств.

Вошел Жюльен в глубоком трауре, элегантный, озабоченный, довольный таким съездом. Он шепотом обратился к жене за советом. И добавил конфиденциальным тоном:

— Вся знать собралась. Похороны будут вполне приличные.

И пошел дальше, с достоинством поклонившись дамам.

Тетя Лизон и графиня Жильберта одни остались с Жанной на все время похоронного обряда. Графиня непрерывно целовала ее и твердила:

— Бедняжка моя, бедняжка моя!

Когда граф де Фурвиль вернулся за женой, он сам плакал так, словно похоронил собственную мать.

X

Печальны были последующие дни, унылые дни в доме, который кажется пустым из-за отсутствия близкого существа, исчезнувшего навеки, дни, когда при виде каждого предмета из обихода умершего ощущаешь укол боли. Поминутно на сердце падает воспоминание и ранит его. Вот ее кресло, ее зонтик, оставленный в прихожей, ее стакан, который горничная забыла убрать… И во всех комнатах разбросаны ее вещи: ножницы, перчатки, книжка, страницы которой истерты ее отекшими пальцами, и множество других мелочей, приобретающих мучительный смысл оттого, что они напоминают множество ничтожных событий.

И голос ее как будто слышится повсюду; и хочется бежать из дому, избавиться от этого наваждения! А надо оставаться, потому что другие остаются тут и страдают тоже.

Кроме того, Жанна все еще была подавлена своим открытием. Это воспоминание гнетом лежало на ней, — рана в сердце не заживала. Страшная тайна еще усугубляла ее одиночество; последнее доверие к людям рухнуло в ней вместе с последней верой.

Отец спустя некоторое время уехал, ему необходимо было двигаться, переменить обстановку, стряхнуть с себя мрачную тоску, томившую его все сильнее.

И большой дом, время от времени провожавший навеки кого-нибудь из своих хозяев, снова вошел в колею мирной и размеренной жизни.

А потом вдруг заболел Поль. Жанна совсем обезумела, двенадцать суток не спала и почти не ела.

Он выздоровел; но в ней засела страшная мысль, что он может умереть. Что ей тогда делать? Что с ней станется? И потихоньку в душу ее прокралось смутное желание иметь второго ребенка. Вскоре ее уже целиком поглотила прежняя мечта видеть возле себя двух детей, мальчика и девочку. Мечта превратилась в навязчивую идею.

Однако после истории с Розали она жила отдельно от Жюльена. А сближение казалось даже невозможным при существующих обстоятельствах. Жюльен имел связь на стороне, она знала это; и одна мысль об его объятиях вызывала у нее дрожь отвращения.

И все же она претерпела бы их, так мучило ее желание стать матерью; но она не представляла себе, как могут возобновиться их ласки. Она умерла бы от унижения, если бы он догадался о ее намерениях; а он явно не думал о ней.

Возможно, она отказалась бы от своей мечты; но теперь что ни ночь ей снилась дочка, — будто бы она вместе с Полем резвится под платаном; и временами ее неудержимо тянуло встать и, не говоря ни слова, пойти к мужу в спальню. Два раза она даже прокрадывалась к самой двери, но тотчас же торопливо убегала, и сердце у нее колотилось от стыда.

Барон уехал; маменька умерла; Жанне некому теперь было довериться, не с кем посоветоваться о своих интимных делах.

Тогда она решила пойти к аббату Пико и под тайной исповеди поведать ему о своих трудных замыслах.

Она застала его за чтением требника в маленьком садике, засаженном плодовыми деревьями.

Поболтав несколько минут о том, о сем, она проговорила, краснея и запинаясь:

— Господин аббат, я хочу исповедаться.

Он изумился и даже поднял очки, чтобы лучше рассмотреть ее, потом засмеялся:

— Однако же у вас на совести вряд ли очень тяжкие грехи.

Она смутилась окончательно и объявила:

— Нет, но мне нужно спросить у вас совета по такому… такому щекотливому делу, что говорить так вот, прямо, я не решаюсь.

Он тотчас сменил обычный свой добродушный вид на осанку священнослужителя.

— Ну что же, дитя мое, пойдемте, я выслушаю вас в исповедальне.

Но она остановилась в нерешительности, ей стало вдруг совестно говорить на такие как будто бы непристойные темы посреди благочиния пустого храма.

— Лучше не надо, господин кюре, лучше… если можно, я здесь вам скажу, зачем я пришла. Знаете, пойдемте сядем у вас в беседке.

Оба пошли туда медленными шагами. Она не знала, как выразить свою мысль, с чего начать. Они уселись.

И тут она начала, словно на исповеди:

— Отец мой…

Потом замялась, повторила еще раз: «Отец мой…» — и умолкла, смешавшись.

Он ждал, сложив руки на животе. Увидя ее смущение, он ободрил ее:

— Что это, дочь моя, вы как будто робеете; да ну же, говорите смелее.

И она отважилась сразу, как трус, который бросается навстречу опасности.

— Отец мой, я хочу второго ребенка.