Жизнь на лезвии бритвы. Часть III

Стремительный тёмный росчерк и абориген, ничего не успевший сообразить, булькнул кровью, обильно оросившей ноги и грудь безжалостного убийцы. Ритуал начался. Некромантия в чистом виде с переводом извлечённой чужой праны в ману, зря что ли Кощей гонял нерадивого ученика до кровавых соплей? Кое-что ученичок запомнил. Камни на вершинах углов засветились потусторонним светом, тело таскена, теряя саму жизнь, начало усыхать, на глазах ошеломлённых соплеменников сначала превратившись в мумию, а потом рассыпавшись невесомым серым прахом. В сердцах пустынных рейндеров поселился самый настоящий первобытный страх напополам с животным ужасом. Второй таскен под поросячий визг распрощался с жизнью, а меня сковала боль, едва ли уступающая круциатусу. За всё надо платить, отнимая годы чужих жизней, я отдавал свои. Магическое ядро полыхало в груди будто раскалённая голубая звезда, дыхание походило на хрипы смертельно больного человека, да и внешне я, скорее всего, напоминал «красавчика» с тёмными провалами вместо глаз и чёрными руслами вен, проступившими на лице. Несмотря на всю неимоверную боль, продолжаю вкачивать ману в ритуал - третий таскен бешено вращая глазами подлетел ко мне. Чёрное лезвие вновь рассекло тряпки и плоть под ними. Асока в центре ритуальной фигуры выгнулась дугой от боли, и я тут же добавил ещё, полоснув по её и своей ладони кончиком ножа, зажав узенькую ладошку девочки в своей. Наша кровь смешалась. Плоть малышки начала пузыриться, на монтралах и лекку образовались кровоточащие трещины, которых с каждой секундой становилось всё больше и больше. Кое как сохраняя рассудок, я отправил к праотцам четвёртого таскена, пытавшегося парализованной гусеницей уползти с площадки. Серый прах будто дым из печной трубы с ускорением устремился в краснеющее небо. Окроплённые кровью жертвы монтралы и лекку девочки превратились в противную слизь, растекшись под Асокой поганой лужицей, вместо них по бокам головы у неё образовались аккуратные ушки, на оголённом черепе на глазах нарастала розовая кожа, сквозь которую тут же начинали густой порослью пробиваться серебристые, с синим отливом волосы. Пятый таскен попытался обмануть Судьбу, размозжив голову об острые камни, но не преуспел в данном начинании. Жадное до чужих душ чёрное лезвие легко перехватило глотку последней жертвы.

- Нарекаю тебя Асокой Ирис Айсдрейк-Слизерин, кровь от крови, плоть от плоти моя дочь! Да будет так и так будет!

Заёмная и моя магия вокруг нас закрутились вокруг безумным хороводом, окончательно изменяя девочку на генетическом уровне, превращая её в невообразимо симпатичный сплав человека и тогрута. Я ещё успеваю разглядеть на лице малышки мельчайшие драконьи чешуйки, спрятавшиеся под кожу и образовавшие цветной рисунок ритуальных и клановых раскрасок тогрут. Накатив волной, магия смывает с нас всю кровь и выметает с площадки, ставшей жертвенным алтарём, прах с мелко дисперсионным песком, оставшимся от драгоценных камней. Охая подобно древнему старцу, поражённому тремором конечностей, я заваливаюсь на камень рядом с дочерью, с трудом переворачиваясь на спину. Мать моя женщина! Чтобы я ещё раз… Да ни за что!

- Получилось, - проскрипело несмазанное колесо телеги, поселившееся в моём горле. – Получилось!

Глава 19. Отцы и дочки, тире и точки... Часть 3.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: НЕ БЕЧЕНО!

Смахнув со лба кровавый пот, я, раскинув в стороны руки и ноги на манер морской звезды, распластался рядом с дочерью на голом камне, приятно холодившем спину.

Дочь, у меня есть дочь… Да уж, Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Гарольд родил Асоку… Мать Магия и Великая Сила, неужели у одной заблудшей души, потерявшейся в чужом мире, появилось родное, самое близкое на свете существо – ребёнок?! Никогда не думал, не гадал, что добровольно соглашусь на подобную пытку, пожелав принять боль рожающей женщины. А вы как думали, дети рождаются с болью и магия в данном случае совсем не панацея, я бы даже сказал, что непреложные законы бытия, выраженные в магическом ритуале, заставляют крепко задуматься: а готов ли ты к принятию ответственности за итог на выходе ритуального действа и настоящая боль служит проверкой искренности намерений?