Жизнь наградила меня

Второй раз Андрей приехал в Америку на похороны отца. Его внешнее сходство с Иосифом поразительно – такой же веснушчатый и рыжий, но, к сожалению, без отцовской яркости, внутренней энергии и магнетизма.

Марина заняла огромное место в жизни Бродского. Долгие годы он мучительно тосковал по ней. Она стала его наваждением и источником вдохновения. Как-то он признался, что Марина – его проклятие. Поэтому, как бы будущие биографы Бродского ни оценивали Маринины поступки, мы должны быть бесконечно ей признательны: благодаря ей русская поэзия обогатилась любовной лирикой высочайшего класса.

Но как-то глуховато, свысока,тебя, ты слышишь, каждая строкаблагодарит за то, что не погибла,за то, что сны, обстав тебя стеной,теперь бушуют за моей спинойи поглощают конницу Египта.(1964)Да, сердце рвется всё сильней к тебе,И оттого оно – всё дальше.И в голосе моем всё больше фальши.Но ты ее сочти за долг судьбе,за долг судьбе, не требующей кровии жалящей тупой иглой.

А если ты улыбку ждешь – постой!Я улыбнусь. Улыбка над собоймогильной долговечней кровлии легче дыма над печной трубой.(1964)Предпоследний этажраньше чувствует тьму,чем окрестный пейзаж;я тебя обнимуи закутаю в плащ,потому что в окнедождь – заведомый плачпо тебе и по мне.Нам пора уходить.Рассекает стеклосеребристая нить.

Навсегда истеклонаше время давно.Переменим режим.Дальше жить сужденопо брегетам чужим.(1967)Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,дорогой, уважаемый, милая, но не важнодаже кто, ибо черт лица, говоряоткровенно, не вспомнить уже, не ваш, нои ничей верный друг вас приветствует с одногоиз пяти континентов, держащегося на ковбоях;я любил тебя больше, чем ангелов и самого,и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,в городке, занесенном снегом по ручку двери,

извиваясь ночью на простыне —как не сказано ниже по крайней мере —я взбиваю подушку мычащим «ты»за морями, которым конца и края,в темноте всем телом твои черты,как безумное зеркало повторяя.(1975)Ты забыла деревню, затерянную в болотахзалесенной губернии, где чучел на огородахотродясь не держат – не те там злаки,и дорогой тоже всё гати да буераки.Баба Настя, поди, померла, и Пестерев жив едва ли,а как жив, то пьяный сидит в подвале,либо ладит из спинки нашей кровати что-то,говорят, калитку, не то ворота.А зимой там колют дрова и сидят на репе,

и звезда моргает от дыма в морозном небе.И не в ситцах в окне невеста, а праздник пылида пустое место, где мы любили.(1975)

Мне запомнился один вечер в Нью-Йорке у Шмакова в октябре 1981 года, когда после ухода гостей мы остались втроем «дотрепаться».

Бродский сказал: «Как это ни смешно, я все еще болен Мариной. Такой, знаете ли, хронический случай».

И он прочел нам такие невыразимо грустные стихи, что мы с трудом удержались от слез…

Я был только тем, чеготы касалась ладонью,над чем в глухую, ворОньюночь склоняла чело.Я был лишь тем, что тытам, внизу, различала:смутный облик сначала,много позже – черты.

…