- Опять я! - вскричал Пётр, и его лицо покрылось пятнами, постарело, озлобилось. - За два месяца третий раз лакея играть! Позвольте же!.. Не хочу!
- Об этом вы скажите не мне!
- Соловьев! Почему именно меня всегда назначают лакеем?
- Похож! - сказал Саша, усмехаясь.
- Назначено трое! - повторил Соловьев, вздохнув. - Пива бы выпить?
- Вот видите, Маклаков, - заговорил Саша, - у нас никто не хочет работать серьёзно, с увлечением, а у них дело развивается. Банкеты, съезды, дождь литературы, на фабриках - открытая пропаганда...
Маклаков молчал, не глядя на него.
Заговорил круглый Соловьев, тихо и ласково улыбаясь:
- А я сегодня на вокзале девицу поймал с книжками. Ещё летом на даче заметил я её - ну, думаю, гуляй, милая!.. А сегодня хожу по вокзалу, готовых у меня никого нет, смотрю - она идёт с чемоданчиком... Подошёл, вежливо предлагаю - пожалуйте со мной на два слова. Вижу - вздрогнула, побелела и чемоданчик за спину прячет. А, думаю, милашка моя глупенькая, попалась! Ну, сейчас её в дежурную, вскрыли багажик, а там "Освобождение", последний номерок, и всякое другое вредное дрянцо. Отвёз девочку в охранное - что делать? Карасики не ловятся - и щурёнка съешь. Едет, личико от меня в сторону отвернула, щёчки горят, а на глазках слезинки. Но - молчит. Спрашиваю - удобно вам, барышня? Молчит...
Соловьев тихонько и мягко засмеялся, его рябое лицо покрылось дрожащими лучами морщин.
- Кто она? - спросил Маклаков.
- Доктора Мелихова дочь.
- А-а... - протянул Саша. - Я его знаю...
- Солидный человек, имеет ордена - Владимира и Анны, - сообщил Соловьев.
- Я его знаю! - повторил Саша. - Шарлатан, как все они. Пробовал меня лечить...
- Вас теперь один господь мог бы вылечить! - ласково сказал Соловьев. - Быстро вы разрушаетесь здоровьем...
- Подите к чёрту! - крикнул Саша. - Чего вы ждёте, Маклаков?
- А вот он поест...
- Эй, ты, глотай живее! - крикнул Саша Климкову. Обедая, Климков внимательно слушал разговоры и, незаметно рассматривая людей, с удовольствием видел, что все они - кроме Саши - не хуже, не страшнее других. Им овладело желание подслужиться к этим людям, ему захотелось сделаться нужным для них. Он положил нож и вилку, быстро вытер губы грязной салфеткой и сказал:
- Я - готов.
Распахнулась дверь, в комнату, согнувшись, вскочил вертлявый растрёпанный человек, прошипел:
- Тиш-ше!
Высунул голову в коридор, послушал, потом, тщательно притворив дверь, спросил:
- Не запирается? Где ключ?
Оглянулся и, вздохнув, сказал:
- Слава богу!
- Э, дубина! - презрительно прогнусил Саша. - Ну, что такое? Опять хотели бить тебя?
Человек подскочил к нему и, задыхаясь, размахивая руками, отирая пот с лица, начал вполголоса бормотать:
- И - хотели! Конечно. Хотели убить молотком. Двое. Шли за мной от тюрьмы, ну да! Я был на свиданиях, выхожу - а они у ворот стоят, двое. И один держит в кармане молоток...
- Может быть, это револьвер? - спросил Соловьев, вытягивая шею.
- Молоток!
- Ты видел? - с усмешкой осведомился Саша.
- Ах, я же знаю! Они решили молотком. Без шума - р-раз...
Он оправлял галстук, застёгивал пуговицы, искал чего-то в карманах, приглаживал курчавые потные волосы, его руки быстро мелькали, и казалось, что вот они сейчас оторвутся. Костлявое серое лицо обливалось потом, тёмные глаза разбегались по сторонам, то прищуренные, то широко открытые, и вдруг они неподвижно, с неподдельным ужасом остановились на лице Евсея. Человек попятился к двери, хрипло спрашивая:
- Это - кто?
Маклаков подошёл к нему, взял за руку.
- Успокойтесь, Елизар, это свой.
- Вы его знаете?
- Скотина! - раздался раздражённый возглас Саши. - Тебе лечиться надо...
- Вас под вагон конки толкали? Нет? Так вы погодите ругаться...
- Вот, смотрите, Маклаков... - заговорил Саша, но человек продолжал с яростным возбуждением:
- Вас ночью били неизвестные люди? Ага! Вы поймите - неизвестные люди! Таких людей, неизвестных мне, - сотни тысяч в городе... Они везде, а я один.
Успокоительно прозвучал мягкий голос Соловьева и утонул в новом взрыве слов разбитого человека. Он внёс с собою вихрь страха, Климков сразу закружился, утонул в шёпоте его тревожной речи, был ослеплён движениями изломанного тела, мельканием трусливых рук и ждал, что вот что-то огромное, чёрное ворвётся в дверь, наполнит комнату и раздавит всех.
- Пора идти! - сказал Маклаков, дотронувшись до его плеча.
На улице, сидя в пролётке, Евсей угрюмо и тихо заметил:
- Не гожусь я для этого дела...
- Почему? - спросил Маклаков.
- Я - боязливый...
- Это - пройдёт!
- Ничего не проходит! - быстро сказал Евсей.
- Всё! - возразил ему Маклаков спокойно.
На улице было слякотно, холодно, темно. Отсветы огней лежали в грязи, люди и лошади гасили их, ступая ногами в золотые пятна.
Евсей, без мысли глядя вперёд, чувствовал, что Маклаков рассматривает его лицо.
- Привыкнете! - заговорил Маклаков. - Но если есть другая служба уходите сейчас же. Есть?
- Нет...
Шпион пошевелился, но не сказал ни слова. Глаза у него были полузакрыты, он дышал через нос, и тонкие волосы его усов вздрагивали.