Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский

Иногда на стройке появлялся Тохта, через узкие глаза-щелочки молчаливо смотрел, как снуют с раствором и камнем подсобники, стучат молоты мастеров и споро возводятся стены. Хан решил, дворец должен быть готов уже к следующему лету. Он думал, что жить в нем будет редко, ибо шатер из белого войлока, просторный и обдуваемый ветрами, - жилище, достойное потомка великих Чингиса и Батыя. Но этот дворец должен поражать величием тех, кто приезжает в столицу Золотой Орды. Гроза народов Чингисхан и его внук Батый покорили мир, а повелевать надо, не только нагоняя страх на королей и князей, но и подавляя их великолепием дворца и богатством, какими владеет хан. Чужеземцам надо испытывать страх и трепет перед повелителем монголов.

* * *

Завидев Тохту, звонче щелками бичами и злее становились надсмотрщики. Опрометью бегали на помостах подсобники, будто не было в их руках тяжело груженных носилок.

С высоты строительных лесов молодой суздальский каменщик Савватий смотрел на хана и диву давался: почему этого кривоногого, тщедушного человечка боится вся Орда?

Савватий хорошо запомнил воскресный день, когда в Суздаль нагрянули ордынцы. Его выволокли из избы, приковали к одной цепи с другими мастеровыми и погнали в Сарай.

Брел Савватий, к дороге приглядывался, решил для себя, что рано или поздно, но попытается бежать из неволи.

Ростом Савватий невелик, но коренаст, широкоплеч, крутолоб и силы недюжинной. Как-то засел в колее воз с камнями. Не тянут кони, рвут постромки. Мужики намерились разгружать телегу, но подошел Савватий, уперся плечом и вытолкнул воз.

Но то было в Суздале, а нынче захилел он. Пища в неволе пустая, похлебка жидкая и малый кусочек лепешки в день. В животе у Савватия урчание, а ночами снилась ему еда обильная. Чаще всего - будто ест он щи наваристые с хвостом говяжьим. От голода у Савватия мотыльки в глазах летали.

Однако последний месяц ордынцы стали кормить суздальцев получше, давать вареную конину и рыбу, какой в низовьях Волги ловилось множество. По всему видать, испугались, что вымрут каменщики и дворец ханский не достроят.

Из месяца в месяц мечтал Савватий о побеге. Но из поруба, куда бросали их на ночь, не убежишь, а на стройку гонят, - караул за каждым.

Приглядел себе Савватий товарища, тоже суздальца. Начал подбивать его вместе бежать. Касьян - так звали парня - уходить из плена соглашался, но говорил, что пробираться надо не на Рязанщину, а на запад, где, по слухам, земля тмутараканская. Касьян твердил, что татары не станут искать беглецов на той дороге, но Савватий не соглашался.

В Орде Савватий язык татарский осилил, по-татарски говорил не хуже, чем по-русски. Думал, авось пригодится.

Иногда суздальских каменщиков навещал епископ Исмаил. Исповедовал, рассказывал, кто из князей к хану на поклон приезжал, говорил, будто вскоре великий князь в Орду приедет.

Услышал о том Савватий и решил: коли выпадет удача увидеть великого князя, ударит он ему челом, умолит выкупить его либо помочь тайно добраться до Руси.

* * *

- …И никто не ведал, когда начался день и когда наступила ночь, - говорил сказитель.

Тьма окутала город и реку. Уставшие мастера хлебали жидкую кашу и слушали сказителя, а тот говорил нараспев:

- …Дым и огонь сжирали все… И звери разбегались в страхе невесть куда, а птицы не могли передохнуть и летали в небе, пока не падали замертво… От хохота и воя ордынского стыла в жилах кровь…

- Страхота-то какая, - выдохнул один из каменотесов.

- А когда они волокли нас в Сарай, аль не такое творилось? - спросил Савватий.

- Так-то оно так, - согласились мастеровые. - Ужели воли навек лишились?

Савватий кинул резко:

- Как кто, а я бегу. Лучше смерть от сабли татарина, нежели доля рабская.

Каменотесы замолчали надолго. Взошла луна, и в небе зажглись редкие звезды.

Один из каменщиков сказал удивленно:

- Здесь и звезды не такие, как у нас. Эвон, крупные, а у нас небо словно просом усеяно.

- Ить верно приметил.

- В такую бы ночь да не на чужбине, а дома, с девкой на опушке миловаться.

Завздыхали. Кто-то закашлял надрывно, болезненно.

- Чего захотел, забудь о том.

Вскоре караульные принялись загонять мастеровых в поруб, а Савватий, пока кашицу хлебал, по сторонам поглядывал, примерялся, в какую сторону ему податься, коли удастся бежать.

* * *

В казане булькала густая, наваристая уха. Помешивая большой деревянной ложкой, вырезанной из дичка яблони, Савватий переговаривался с татарином Гасаном, караулившим суздальских мастеровых.

Старый Гасан, с бельмом на левом глазу и глубоким шрамом, обезобразившим его лицо, в рваном чепане, дожидался, пока сварится уха, и в который раз рассказывал Савватию, как ходил с Берке-ханом в земли урусов и привез оттуда себе жену, красавицу уруску. Она родила ему сына, и он уже взрослый и успел с царевичем Дюденей побывать на Руси.

Савватий полюбопытствовал, понимает ли сын по-русски, ведь у него мать россиянка.

Гасан развеселился: к чему ему язык урусов? Скоро все урусы заговорят по-татарски.