Жизнь Никитина

Вчера и позавчера Иван Савич еще терпел кое-как, но сегодня…

– Послушайте, Рудольф Иваныч, – сказал, – не кажется ли вам, что вместо аглицких машин куда полезней было бы учредить в деревне хотя бы небольшую больницу? Ведь в той же благословенной Дмитриевке вашей у каждого третьего встречного глаза гноятся – трахома-с… Да и с машинами этими, чтобы управляться, полагаю, грамота необходима, и тут самоважнейший вопрос – школа…

Домбровский помолчал, холодно процедил сквозь зубы: «Да? Вы так думаете?» – и, засунув руки в карманы щегольских брюк, отвернулся и стал фальшиво насвистывать игривый мотивчик из какой-то оперетки.

«Ну и превосходно! – раздраженно подумал Иван Савич. – В конце концов когда-нибудь моя противоестественная дружба с этим франтом должна была окончиться!»

Весь день он ходил подавленный и мрачный, раздумывая о том, как бы поделикатнее устроить свой отъезд так, чтобы не обидеть хозяев его внезапностью. «Сошлюсь на нездоровье», – решил он.

Ложь претила, но что же оставалось делать?

Ночью он написал стихи, в которых были летучие звезды, темный сад, тишина. Кто-то в белом, мелькнувший среди деревьев.

И милый очерк девичьего лица.

Дописав последнюю строчку, он прочел все – и тут только понял, кому пели эти стихи.

– Наташа! – негромко сказал Иван Савич и улыбнулся, счастливый.

Но стоило ему потушить свечу, лечь, как вдруг в потемках на него действительно навалилась привычная боль в желудке. Стиснув зубы, лежал он, думал с тоской, что вот сам накликал болезнь, что теперь уже не заснет, будет мучиться до утра. И в самом деле, боль не утихала всю ночь, и лишь с рассветом полегчало.

Утром утомленный, бледный, сразу же после чая, он ушел к себе и занялся укладкой чемодана. Домой! Домой! Какой ошибкой было с его стороны принять это, скорее всего, неискреннее приглашение господина Домбровского…

Потерянное время, пустое бездельничанье. А магазин…

И уже с привычной деловитостью заработала было мысль о магазине, о неоплаченных счетах, о непонятной медлительности питерских книгопродавцев, о глупой, шумной деятельности конкурента – Гарденина, для которого книга – это всего-навсего целковый, барыш; который (подумать только!) нанял молодого Кашкина, и тот играет в лавке на фортепьянах бравурные галопы для привлечения публики, – как вдруг вчерашний вечер вспомнился, влажная темнота сада, прекрасное, бледное лицо Натали, ее наполненные слезами глаза, ее нежный голос, вчерашнее крепкое рукопожатие…

Иван Савич задумался: неужели – она?

– Она, она! – сказал и радостно засмеялся.

В дверь постучались.

– С кем это вы разговариваете? – входя, спросила Наталья Вячеславна. – И что значат эти ваши сборы? – увидев раскрытый чемодан, воскликнула она. – Вот мило! Мы его с таким нетерпением ждали, а он, не успев с нами и двумя словами перекинуться, уже укладывается в обратный путь! Нет, нет, – Наталья Вячеславна капризно топнула ножкой. – И слышать не хочу, извольте объясниться!

– Но право же… – начал было Никитин.

– Понимаю, понимаю, – перебила она. – Это вас, верно, Рудольф Иваныч замучил своими прейскурантами… Вот несносный человек! Папа всегда потешался над его пристрастием к английским новшествам. Да вы на него не обращайте внимания.

Иван Савич смутился.

– Ах, что вы, – пробормотал он. – Рудольф Иваныч так увлечен агрономическими занятиями…

– Чепуха! – сказала Наталья Вячеславна. – Ничем он не увлечен, позвольте вас уверить. Но это пустяки, – засмеялась она. – Сегодня мы собираемся сделать очаровательную прогулку, и вы будете моим пажем. Да, да, не смейте возражать, это решено. Слышите ли? Решено!

– К вашим услугам, – поклонился Иван Савич, – я чрезвычайно польщен.

Он с досадой подумал о том, как он, верно, смешон со своими неловкими поклонами, со своей семинарской кавалерственностью и как скучна окажется эта «очаровательная» прогулка, или, как Рудольф Иваныч называл по-английски, пикник, где будет самовар и скатерть на траве, где надлежало присутствовать в обязательном галстуке и черном жарком сюртуке и где, главное, все станут вести себя как в гостиной – с тою же заученной манерностью, с теми же французскими фальшивыми, плоскими фразами, выражающими восхищение цветом неба, живописной тропинкой в траве, солнечным отблеском на зеркале озера.

Ему до последней минуты была неизвестна цель прогулки. И лишь когда к крыльцу подали коляску и длинную, похожую на сундук, линейку, узнал, что едут в гости к Матвеевым. «К Натали, – садясь в коляску, – шепнула Наталья Вячеславна. – И вас там ждут…»

Иван Савич покраснел. «Боже мой, – подумал он, – откуда она знает?..» Странное, похожее на предчувствие, волнение овладело им. В этой неожиданной поездке он увидел чуть ли не «перст божий»: значит, так тому и быть, значит, Натали – действительно – она! И через какой-нибудь час Иван Савич встретит ее, пожмет ее руку, увидит ее дом, ее вещи, вздохнет тем воздухом, каким дышит она…