Жизнь Николая Клюева

Дело о «Союзе спасения России» стремительно подвигалось к концу. 9 октября 1937 года Клюев был вызван на последний допрос. Следователь объявил ему, что его «изобличают» десять обвиняемых (имелись в виду, вероятно, А.Ф. Голов, И.Н. Зиверт, П.Н. Иванов, П.А. Ивановский, Г.В. Лампе, И.Г. Мельников, И.Г. Назаров, Я.Г. Соколов, А.П. Успенский, А.А. Ширинский-Шихматов), притом что показания, «уличавшие» Клюева, были получены и от других лиц. На вопрос следователя «Как вы с ними увязались как с участниками к-р организации?» – Клюев ответил: «Я их знал хорошо, иногда встречался, они высказывали мне свои антисоветские настроения. Были ли они участниками к-р организации, мне известно не было».

А на заключительный вопрос: «Следствием вы достаточно изобличены, что вы можете заявить правдиво об организации?» – последовал ответ: «Больше показаний давать не желаю».

Какая достойная емкая фраза, дошедшая до нас через десятилетия! Как много угадывается в ней! Сознавая, что все кончено, Клюев не унижается, не вымаливает себе снисхождения. Строивший свою жизнь в «игровой» эстетике, он – в свой последний час – не желает участвовать в позорном спектакле. Понимает: единственный достойный разговор с палачами, с нелюдью – молчание.

После допроса он подписал протокол следующего содержания: «1937 года октября 9 дня мне, Клюеву Николаю Алексеевичу, сего числа объявлено, что следствие по моему делу закончено, с делом я знаком. Следствие попол<нить> ничем не желаю».

Мог ли знать Клюев, подписывая этот (последний в жизни!) документ, что накануне в Москве был расстрелян его «дорогой брат» Сергей Клычков. Арестованный 31 июля 1937 года, сломленный зверскими пытками, он все признал: и свое участие в контрреволюционной Трудовой крестьянской партии, и причастность к террористической группе, основанной якобы в 1936 году поэтом Владимиром Кирилловым... Не мог знать Клюев и того, что именно 9 октября 1937 года Петергофским райотделом НКВД был арестован Н.И. Архипов (впоследствии осужден к пяти годам лишения свободы и отправлен в исправительно-трудовой лагерь в Соликамский район Молотовской области). К ходу расследования в стенах томского НКВД все это, разумеется, уже не имело ни малейшего отношения. Огромная машина Террора работала на полную мощность.

В тот же день, 9 октября, было составлено – на скорую руку – обвинительное заключение, в котором утверждалось, что Клюев «является одним из активных участников кадетско-монархической повстанческой организации в Томском, Асиновском и других районах Запсибкрая, которые готовились к вооруженному восстанию против советской власти, в кадетско-монархическую организацию был завербован в 1934 году одним из руководителей кадетско-монархической организации бывшим князем Волконским, являлся одним из близко стоящих к руководству кадетско-монархической организации, по заданию руководства организации непосредственно осуществлял и направлял к-р деятельность духовенства и церковников, входивших в состав кадетско-монархической организации, писал клеветнические к-р сочинения, которые помимо распространения среди участников организации нелегально переотправлял <так! – К.А.> за границу, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 58-2-10-11 УК РСФСР».

К 10-му, «нерасстрельному» пункту 58-й статьи, по которому он был осужден в 1934 году, прибавилось еще два – 2-й и зловещий 11-й («организационная деятельность»).

13 октября заседала тройка Управления НКВД Новосибирской области. Выслушав дело №12301 по обвинению Клюева Н.А., 1870 г. <так. – К.А.> рождения, уроженца дер. Макеево быв. Кирилловского уезда Новгородской губернии, обвиняемого в контрреволюционной деятельности, тройка постановила:

«Клюева Николая Алексеевича расстрелять. Лично принадлежавшее ему имущество конфисковать».

Приговор был приведен в исполнение, о чем свидетельствует последний, 119-й лист дела, 23-25 октября 1937 года (должно быть, в те дни совершались массовые расстрелы). Что же касается «лично принадлежавшего имущества», то это не более чем обычная формула – она повторялась в каждом постановлении. «Конфискованы» были, по-видимому, тетрадь, рукописи и книги, «9 штук» – все, что значилось в протоколе обыска.