Жизнь Николая Клюева

«Простите мою дерзость, – пишет Клюев, – но мне кажется, что если бы у нашего брата было время для рождения образов, то они не уступали бы Вашим. Так много вмещает грудь строительных начал, так ярко чувствуется великое окрыление!..». Подчеркивая пропасть, разделяющую «нас» и «вас», Клюев укоризненно и не без угрозы пишет о «духовной зависимости» крестьян от господ, о дворянском «вездесущии», о невозможности понять друг друга и сблизиться:

«Наш брат вовсе не дичится «вас», а попросту завидует и ненавидит, а если и терпит вблизи себя, то только до тех пор, покуда видит от «вас» какой-либо прибыток. О, как неистово страданье от «вашего» присутствия, какое бесконечно-окаянное горе сознавать, что без «вас» пока не обойдешься! Это-то сознанье и есть то «горе-гореваньице» – тоска злючая-клевучая, – кручинушка злая беспросветная, про которую писали Никитин, Суриков, Некрасов, отчасти Пушкин и др. Сознание, что без «вас» пока не обойдешься, – есть единственная причина нашего духовного с «вами» несближения и – редко, редко встречаются случаи холопской верности нянь или денщиков, уже достаточно развращенных господской передней. Все древние и новые примеры крестьянского бегства в скиты, в леса-пустыни, есть показатель упорного желания отделаться от духовной зависимости, скрыться от дворянского вездесущия. Сознание, что «вы» везде, что «вы» «можете», а мы «должны», – вот необоримая стена несближения с нашей стороны. Какие же причины с «вашей»? Кроме глубокого презрения и чисто телесной брезгливости – никаких. У прозревших из «вас» есть оправдание, что нельзя зараз переделаться, как пишете Вы, и это ложь, особенно в Ваших устах, – так мне хочется верить. Я чувствую, что Вы, зная великие примеры мученичества и славы, великие произведения человеческого духа, обманываетесь в себе – так, как говорите Вы, может говорить только тот, кто не подвел итог своему миросозерцанию. – И из Ваших слов можно заключить, что миллионы лет человеческой борьбы и страдания прошли бесследно для тех, кто "имеет на спине несколько дворянских поколений"».

Второе письмо Клюева произвело на Блока еще более сильное впечатление, чем первое. Не удивительно: своим письмом Клюев что называется «попал в точку» – безошибочно уловил, что именно тревожит петербургского поэта. Ибо как раз в то время Блок помногу и мучительно размышлял о «народе» и «интеллигенции». И – не один Блок. Пытаясь осмыслить события недавно минувшей революции, уяснить себе причины ее поражения, писатели, философы, общественные деятели вновь обращаются к «исконно русской» проблеме, определившейся уже в XIX веке. Одни упрекают «народ», якобы не проявивший особой активности, другие – «интеллигенцию», якобы не сумевшую увлечь его на борьбу с самодержавием. Неоднократно затронутая на страницах русской печати, тема «народ – интеллигенция» достигает особого резонанса в 1908-1910 годах. Острые, взволнованные споры переносятся с газетных полос в университетские аудитории, литературные собрания, частные салоны.

«Собирались небольшими кружками от 12-20 человек и в закрытых собраниях, и в частных домах, – писал Д.С. Мережковский в статье «Великий гнев» (1910), – <...> но всегда было это: «вы и мы». Кто бы среди «нас» ни сидел – молодой современный поэт, студент, революционер, марксист, сектант, учитель,– это все для них были одинаковые «вы», интеллигенты, «господа» – враги».

Тема «народ – интеллигенция», глубоко тревожившая в те годы Блока, находит отражение в ряде его статей, в отдельных высказываниях. «Мне ясно одно: ПРОПАСТЬ, недоступная черта между интеллигенцией и народом, ЕСТЬ», – записывает Блок 22 декабря 1908 года. «На первый план, – сказано в письме Блока к С.А. Венгерову от 4 декабря 1908 года, – я ставлю вопрос о том, как интеллигенции найти связь с народом». В чисто народническом духе Блок полагал, что русская интеллигенция находится в долгу у народа. Оторвавшийся от «почвы» русский интеллигент должен искупить свой «грех», приблизившись к «народу», в котором якобы сокрыта религиозная правда.