Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

— Только не потому, что меньше был конкурс. Мои родители были преподаватели. Я еще в детском доме играла в учительницу.

— Хотите, я расскажу вам историю, которая на многое раскрыла мне глаза? И когда? После того, как я пятнадцать лет проработала в школе. Хотите?

— Да, да, пожалуйста.

— Был у нас в школе один мальчишка, Митя Костылев. Сидел в шестом классе второй год. Он не был хулиганом, но не проходило дня, чтобы на него не жаловались преподаватели: то он ручку забыл, то дневник, то у него в парте что-то пищало. Словом, вечная с ним была морока.

Однажды из его парты вылетел вороненок со сломанным крылом. Вороненок бился о стены, прыгал по партам. Представляете, в какой восторг пришли мальчишки? Урок был, конечно, сорван. Митю мы, как это у нас водится, — наказали. И никому невдомек было, что мальчишка совершил акт милосердия, подобрав по дороге в школу искалеченного птенца.

Учился Митя очень неровно. Станут ему выговаривать, он молчит, словно это его не касается, или, что еще хуже, — смотрит в глаза учителю и улыбается. Многих эта улыбка выводила из равновесия; они утверждали, что Костылеву доставляет удовольствие изводить их. Сначала я этому не верила, пока случайно не услышала, как Митя сказал своему товарищу: «Ну и орала на меня сегодня истеричка (это ребята так прозвали преподавательницу истории), чуть не лопнула. Завел ее, как надо, — с пол-оборота». Я еще тогда подумала: «И откуда у мальчишки столько злобы к учительнице?»

Как-то у дверей учительской я встретила мать Костылева. Я знала, что ее вызвали из-за Митиной драки. Он побил Боброва, тихого мальчугана. Знаете, из категории пай-мальчиков. Ребята выстроились около учительской, и вслед Митиной матери я услышала следующие реплики: «А Костылик не виноват», «Бобер сам заедался», «Ему и не так надо было всыпать». Вот тогда-то я и подумала: «Костылева ребята любят, раз заступаются. Он никогда не бывает один, всегда вокруг него ребята крутятся. Стало быть, есть в нем что-то хорошее!» Подумала я, понимаете, только подумала! Но я не пошла к классному руководителю, не сказала о том, что услышала. Я свернула с Митиной дорожки так же, как в тот раз, когда услышала, что он с пол-оборота заводит «истеричку». А почему? Да потому, что он не из моего класса! Ох, уж это мне деление на «своих» и «чужих».

Да, но я отвлеклась. Слушайте дальше. Мать Костылева работала парторгом на ткацкой фабрике. Ах, если бы вы видели ее лицо! Очень милое, даже красивое, но на нем неизменное выражение тревоги, и я бы даже сказала — страха. Да, да, именно со страхом эта усталая женщина ждала: вот сейчас ей будут выговаривать, какой у нее плохой, ленивый, злой и своевольный сын. И все потому, что она, мать, мало уделяет ему внимания.

И непременно кто-нибудь присовокупит — вы партийный работник, воспитываете людей, а своего сына не умеете воспитывать.

И наши преподаватели действительно все это выговаривали Костылевой. Классный руководитель, я не буду ее называть, это не имеет значения, сказала, обращаясь к преподавательнице физики: «Наталья Ивановна, а ваши претензии?». И вот Наталья Ивановна своим грубоватым голосом сердито проговорила:

— Почему претензии? Костылев любознательный парнишка. У него живой ум. Он мой лаборант, моя правая рука, ни один опыт без его помощи не обходится. Ему просто некогда баловаться. А потом, если ребята у меня на уроке балуются, я считаю — сама виновата — плохо подготовила урок.

Не знаю, какие мысли у других вызвали слова Натальи Ивановны, но, признаюсь, я почувствовала себя весьма неловко.

Когда Костылева ушла, Наталья Ивановна сказала: «Митя хороший парнишка. Сердце у него хорошее. Добрый. Честный. Люблю его. Но вот беда: за хорошее сердце мы в журналах отметки не выставляем, поэтому-то и не заметили. А в том, что Митя не любит школу, мы сами виноваты. Но мы в этом не любим признаваться».

Митя, провалив в седьмом классе русский язык, бросил школу. И не встреться я с Костылевой на сессии районного Совета, я бы забыла о Мите, как мы нередко забываем о тех, кто «отсеивается».

Я спросила Костылеву о сыне. Митя, оказывается, устроился учеником на завод. Бывший «лаборант» решил стать слесарем-электриком. Семена Натальи Ивановны дали добрые всходы.

Мы разговорились с Костылевой, и я позвала ее к себе. И вот тут-то я и обнаружила ключ к этой «обыкновенной истории отсеявшегося второгодника». Тут-то я и вспомнила слова Натальи Ивановны и поняла, какую ужасную «цепную реакцию» может вызвать грубая педагогическая ошибка.

…Первого сентября мальчишка разбудил мать чуть свет. Этакий голенастый петушок, посиневший от холода. Он стоял у изголовья ее постели и, чуть не плача, просил встать: «А вдруг в школу опоздаем».