Жизнь охотника за ископаемыми

Мы тогда стояли в устье широкого оврага, обильно заросшего травой. Всю ночь ревела буря. Случалось ли вам, дорогой читатель, пытаться уснуть в палатке, когда ветер крепчает и полотно хлопает, вызывая опасение, что вот-вот лопнут швы, вырвутся колышки или оборвутся веревки? Знаете ли вы, каково лежать при оглушающем громе, при ослепительном блеске молний, когда дождь и град хлещут по тонкой преграде, которая одна только отделяет вас от яростного ветра? Это ощущение не из приятных. Но, кстати сказать, за все годы, которые я прожил в лагере, мне случалось время от времени ожидать, что палатку в клочки разорвет у меня над головой, но ни разу мои опасения не оправдались. Даже в самые сильные бури палатка выстаивала невредимой и я отделывался сравнительно благополучно.

В ту поездку, однако, мы пережили очень неприятное приключение. Холодный дождь продолжался четыре дня, и палатка протекала как раз над моей головой. Кроме того, высушенный навоз настолько намок, что мы не могли развести огонь и принуждены были есть холодную пищу и спать под намокшими одеялами.

Рис. 14. Лагерь и повозка охотников за ископаемыми.

Однажды во время спуска по довольно крутому склону переднее колесо соскочило; нас выбросило вместе со всем грузом и пожитками на землю. Человек, продавший нам повозку, ручался за нее на год. Мы сняли шину, поставили на место спицы, разогрели шину на пылающем кизяке и надели ее обратно. После этого мы старались ехать осторожно и избегать косогоров; но обычно случалось, что мы валились на сторону именно тогда, когда всего менее этого ожидали. Хуже всего, впрочем, было то, что, когда мы вернули неисправное колесо продавцу, который продал его с ручательством, он дал нам взамен еще менее надежное.

Болезнь одной из наших лошадей не раз ставила нас в затруднительное положение. Лошадь часто отказывалась итти посреди степи. Однажды, помнится, это случилось в четырех километрах от источника.

Единственная посудина, в которой мы могли приносить в лагерь воду, был полуведерный кувшин; чтобы на всех нас хватило, приходилось одному из нас все время носить в нем воду. В конце концов пришлось купить другую лошадь взамен больной; но нам упорно не везло: нам попалась скотина, которая была, видимо, приучена к почтовой езде. Как только закреплялись последние постромки, она кидалась стрелой вперед. По счастью, ее товарищ по упряжке не мог бегать так скоро, так что они просто описывали круг. Молодцы мои подстерегали удобную минуту, хватались за повозку и вспрыгивали в нее.

Эта лошадь постоянно причиняла нам беспокойство. Однажды мы собирались переправиться через речку Хакберри. Я прошел вперед и ударил киркой по сухой растрескавшейся глине почти обнаженного русла, чтобы посмотреть, выдержит ли она нас. Так как пробить ее мне не удалось, то я решил, что мы проедем безопасно, и крикнул Биллю Браузу, чтобы он трогал. Тогда наш дрянной мустанг помчался с холма во весь дух, закусив удила; он вылетел вместе с повозкой на затвердевшую глину и пробил ее до густой грязи, которая была под коркой.

Ребята мои соскочили и принялись отпрягать лошадей, пока те не совсем еще увязли. Их проворно припрягли к задней оси повозки, чтобы спасти груз окаменелостей, которые мы везли на станцию. Тогда началось выкидывание всяких фокусов, которые хорошо умеют проделывать лошади. Мустанг кинулся вперед, словно намеревался поскорей вытащить груз; но в ту минуту, как он почувствовал, что хомут нажимает ему шею, он откинулся обратно к колесу; его товарищ проделывал то же самое. Так мотались они взад-вперед, пока терпение мое не лопнуло; я не мог вынести, что повозка медленно погружалась все глубже. Я взялся за вожжи, и, вложив всю властность в приказание: «Тащи дружней!» — принудил их рвануть повозку разом и вытащить ее на твердую почву. После, когда мы их выпрягли, они разбежались по степи, разбрасывая не снятые части сбруи.

К югу от реки мы нашли несколько превосходных образцов больших раковин гаплоскафы (Haploscapha); некоторые были до тридцати сантиметров в поперечнике. Створки этих раковин по очертаниям немного напоминают женский чепчик, и название, которое дал им Конрад — Haploscapha grandis — можно перевести «большой чепец» (рис. 15).

Рис. 15. Ископаемые раковины (Haploscapha grandis, по Копу).