Жизнь, похожая на сказку

В дни премьеры этого спектакля у меня снова появилось большое количество почитателей. Его сняли на пленку, несколько раз показали по телевизору, и те, кто тепло относился ко мне во времена моей театральной и кино-юности, как бы вновь полюбили меня, увидев, что с годами, наверное, появились мастерство и легкость, необходимые для такой роли.

Меня радует, что и сейчас, когда этот спектакль показывают по телевидению, снова волна чудесных отзывов докатывается до меня. Расскажу немного о том, что мне особенно запомнилось в работе над моей Графиней под руководством Валентина Николаевича. Мне хотелось сделать ее мечтательной, немного простодушной, очень грациозной, изящной. Ее изящество и кокетство рождены не только природой, но и выучены уроками танцев, музыки. Ее мечтательность – от полного незнания жизни. Чувствительность – плод бессонных ночей и размышлений над прочитанными любовными романами. В ней чувствуется особая изысканность, легкость, искристость. В серебристо-белом платье и в серебристо-сиреневом парике она должна напоминать женщин с картин Ватто, очаровательных и томных.

Графиня игрива и лукава, ей приятно обожание Керубино, как приятно одинокому человеку малейшее внимание. Она по-матерински участливо относится к Керубино, к его судьбе. Его слезы вызывают в ней ответную реакцию. Ей нельзя отказать в пылкости. Да и не удивительно – так хорош этот крестник, но сумасбродства она себе не позволит! Ведь это невнимание Графа вызывает в ней желание действовать. И вот сцена с Графом построена на смене настроений, ритмов, оттенков чувств… Я полюбила мою Розину, полюбила ее жажду любви, внимания, ее беззащитность и непосредственность.

Как ни странно, работать над этой ролью мне было легко. Казалось бы, далекая Графиня, далекие светские шалости, флирты, легкие развлечения, капризы, причуды – другой мир, другая пластика. А мне так хотелось окунуться в ту жизнь моей героини, которая в наших условиях жизни как бы и не нужна. А на самом деле очень нужна. Это то же самое, что убрать у бабочек причудливую раскраску с их крыльев. Ведь вроде всё равно будут летать, даже если цвет у всех крылышек станет одинаковый, а вот и не всё равно! Как мы обкрадываем свою жизнь, как ее обедняем! Что будет с нами, если мы не будем беречь в самих себе очарование, неповторимость, неожиданность. Может быть, останется только рациональная запрограммированность. Но ведь мы не роботы! Едва услышав музыку Моцарта, еще только надев свой прекрасный костюм, увидев кончик серебристой туфельки из-под кружевной юбки, закрыв лицо веером, я уже не я, и в то же время я – но прекрасная, легкая, шаловливая. Я уже в другом мире.

И в этом удивительное счастье нашей профессии!

В спектакле было много актерских удач, и все это шло от влюбленности в пьесу, в роли, от общего праздничного настроя.

Особенно хорош был наш общий любимец Фигаро – Андрей Миронов, но о нем я расскажу дальше.

Оформление Левенталя, по-моему, должно войти в историю сценографии, так необыкновенно удачно оно соединялось с режиссерским замыслом. То же можно сказать и о костюмах Славы Зайцева.

Рецензий на спектакль было великое множество, и каждая – настоящий гимн. От зрителей я получала много восторженных добрых писем, стихов, посвященных моей роли. Приведу несколько строк из одного стихотворения, отвечающих предыдущим моим размышлениям:

  …Всех Ваших образов не счесть, Но всем я должен предпочесть Веселый гений Бомарше. В нем так созвучно все душе — Блеск искрометности лукавой, Кокетство, ревность, жажда славы, Интриги, шутки, разговоры. Любви признанья, слезы, ссоры — Театра сладостный дурман, Все возвышающий обман…  

И еще одна роль, сделанная с Валентином Николаевичем Плучеком, обогатила меня как актрису – это городничиха Анна Андреевна в «Ревизоре». При всей моей любви к классике эта роль отнюдь не являлась моей мечтой, но, как это всегда бывает, увидев свое назначение, я стала думать о ней со все большим волнением и интересом.

Плучек репетировал вдохновенно, и чувствовалось, что он благоговеет перед Гоголем и перед памятью своего учителя Всеволода Мейерхольда, когда-то поставившего эту пьесу с удивительным Хлестаковым – Гариным.

Сначала у меня ничего не получалось. Я довольно смело и в то же время примитивно наигрывала, и Валентин Николаевич терпеливо, но решительно пытался освободить меня от пустого наигрыша. А я, помня шутливое актерское выражение «не наиграешь – не сыграешь», все же смело кидалась в не свойственный мне характер. К своей героине я относилась без адвокатских чувств, я не пыталась ее оправдать, пожалеть. Наоборот, я старалась заострить некоторые черты ее характера, например настырность, ни на чем не основанное чувство собственного превосходства, невежество и т. д. Конечно, в руках был гоголевский текст, но и сама жизнь очень помогала, так как встретить такой характер среди людей не так уж и трудно.