Жизнь, похожая на сказку

На всех конфорках что-то шипело, горело, разносился удивительно вкусный запах, и бедные артисты бродили около закрытой кухни в надежде на угощение, но у Анны Ивановны трудно было выпросить даже морковку! Она презирала хозяек, у которых чего-то недоставало в хозяйстве. Приходила в комнату и произносила целые монологи, с ненавистью осуждая просителей и просительниц. К счастью, она бывала у нас раз в три дня. Мы никогда не могли уговорить ее готовить что-нибудь попроще. Например, просто суп, мясо с картошкой или макаронами, компот или кисель. Она готовила куропаток или перепелок в кастрюльке, дорогую рыбу с соусами, взбивала сливки или делала какой-нибудь замысловатый мусс. Причем, взбивая, она забрызгивала все стены, потолок, пол. Уважала она только моего мужа, так как он был очень красив, великолепно одет и ходил дома в роскошном коричневом бархатном халате. После ее ухода раздавался громкий, веселый голос Татьяны Ивановны Пельтцер (она жила со своим отцом Иваном Романовичем рядом в маленькой комнатке): «Вера, иди убирай за своей Анной Ивановной!» Я, взяв тряпку, бездарно, но старательно наводила чистоту и, слушая взрывы хохота нашей актерской братии, делилась кулинарными шедеврами нашей гордой Анны Ивановны.

В этой маленькой комнатке нашего общежития я оттаивала от своего горя, окруженная лаской и терпением моего мужа, веселыми и бедными товарищами-актерами.

Потом нам дали однокомнатную квартиру, и из нее мой муж опять сделал игрушку; нашлась чудесная женщина, которая, любя меня как артистку, бросила свою скромную работу и перешла к нам, помогая по хозяйству. Не знаю, за что судьба послала мне такую добрую волшебницу!

Елена Михайловна, так звали нашу милую хозяйку-помощницу, прожила с нами двадцать лет, была нашим добрым гением, любила нас как родных, и мы платили ей такой же любовью. И снова я вдали от житейских забот – только театр, только профессия, муж и я, освобожденная от всех бытовых проблем.

Она тоже приходила к нам один раз в три дня. Когда Елена Михайловна находилась на кухне, всегда слышалось ее веселое пение – точно птичка щебетала. До самой своей смерти она была нам близким человеком, и похоронили мы ее как родную.

А потом переехали поближе к театру, и не было у меня уже никаких помощников, умения вести хозяйство я за всю жизнь не приобрела, а возраст был уже за сорок! Я старалась чему-то научиться, но все выходило у меня довольно бестолково. Мой муж, естественно, уже не умилялся тем, что я ничего не умею…

К сожалению, когда габариты нашей квартиры стали позволять приглашать в гости друзей, силы уже не те. И все же большая радость – готовиться к приходу близких. Правда, мы с Володей всегда сильно нервничали перед приемом. Я все-таки не такая хорошая хозяйка, как хотелось бы, а всегда приятно, чтобы все было красиво, вкусно и чтобы люди, навестившие нас, чувствовали, что они желанны. Когда приходили друзья, все забывалось, нам хорошо, весело, уютно.

Конечно, в моей жизни было да и есть много тревог и даже страхов. Все мои близкие или сильно состарились, или больны, а многих уже нет на этой земле. Долгие годы, пятнадцать лет, я заботилась о своей тяжело заболевшей сестре – Антонине, Тошеньке. Любила ее и очень жалела. За ней ухаживали оплачиваемые мною женщины, но постепенно сестра моя теряла рассудок – склероз сосудов мозга, – и все труднее становилась моя жизнь. Летом я привозила ее в Серебряный Бор, подышать воздухом. Я понимала, что сестра моя всем не в радость, и старалась выкраивать для нее отдельное время, чтобы никому не мешать. Мы ходили по аллеям, любовались на красоту деревьев, и я радовалась ее бесконечно повторяемой фразе «какая красота!». Были моменты, когда мне приходилось мыть ее, несмотря на ее сопротивление, и убирать за ней, как это делают нянечки в больнице за душевнобольными. Это было непросто, непривычно, но, оказывается, если очень надо, человек может делать даже то, что казалось невозможным. Когда у нее отнялась речь, пришлось положить ее в больницу.

Последнюю встречу с моей Тошенькой я никогда не забуду. Как я хотела, чтобы сестра хоть на минуту улыбнулась мне, но она меня не понимала; я гладила ее руки, говорила ласковые слова, и вдруг она протянула свою руку и ласково, медленно погладила меня по лицу. Я ушла с этим добрым прощальным прикосновением, точно она поблагодарила меня и попрощалась со мной, а утром на следующий день мне сообщили, что ночью во сне она умерла…