Жизнь примечательных людей. Книга первая

У меня ощущение, что я многое могу. Я действительно многое могу. Просто у меня нет возможностей сделать это. Но я жду этих возможностей, и они придут ко мне, я знаю. Я вообще очень упрямая!».

Четыре женщины, четыре актрисы. Четыре ровесницы — всем сегодня за сорок. Все пошли в жизни разными путями, все чего-то добились, никого не назовешь неудачницей.

Но новой Мордюковой никто из них не стал.

И еще одно. В разных интервью все четверо на дежурный вопрос, хотят ли они видеть своих детей актерами, отвечали одинаково: «Не хочу».

Я не случайно вспомнил о том старом фильме 90-го года. Когда я сегодня слышу шумные истерики о попранной свободе 90-х, я всегда вспоминаю расхожее выражение про «свободу от…» и «свободу для…». Со времен «Секса и перестройки» прошло 28 лет. Немалый срок — родившиеся дети своих детей завести успели.

А «свобода для…» почему-то все никак не наступит.

И в кино тоже.

Почти безголовый магистр

Знаете, кто самые крутые среди ученых?

Зоологи.

По крайней мере, я не слышал, чтобы с представителях других наук приключались столь же безумные (но при этом — строго документированные) случаи.

Первый из них произошел с Николаем Северцевым, известнейшим русским зоологом (на 25 этаже высотки МГУ, в Музее землеведения, установлен его бюст), основоположником отечественной зоогеографии и экологии. И — человеком с недоотрубленной головой.

Да-да. Совершенно безбашенный был исследователь. Да, практически в прямом смысле слова.

Дело в том, что как только Средняя Азия была присоединена к России, ученый немедленно отправился исследовать тамошнюю фауну. А идущие в регионе боевые действия его мало беспокоили. Почти год он изучал животных низовьев Сыр-Дарьи, но потом все-таки нарвался — причем в прямом смысле — во время охоты они вместе с препаратором Гурьяновым, который был с ним с самого начала экспедиции, нарвались на вооруженный отряд кокандцев.

Вот как описывает дальнейшие события сам основоположник:

«Он (Гурьянов — ВН) скакал сперва рядом со мной, но нас разлучили первые, обогнавшие нас коканцы, кольнувши его пикой. Он стрелял — вместе с казаками и после; его ружье было двуствольное. Результата своего выстрела он не видал; еще дым не рассеялся, как он уже получил, как я после узнал, еще три раны пикой, к счастью, легких, и был сбит с лошади, не убивши и не ранивши никого.

Едва успел я от него отъехать, как меня догнал коканец и кольнул пикой. Коканцы скакали впереди меня — другие еще оставались сзади — мною овладела злоба пойманного волка, кусающего своих ловцов с яростью безнадежного отчаяния. Я не надеялся спастись и, решившись не достаться им даром, метко, расчетливо прицелился в ранившего меня коканца, пустил в него правильно досланную пулю — и его лошадь поскакала без седока, а он лег мертвый поперек дороги, с простреленной навылет головой.