«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Графиня Кольдкрем была так молода,Графиня любила гулять иногда…Идет она как-то тропинкой лесной,Вдруг видит – пред ней фокстерьер голубой…А с неба смотрела большая луна,

Графиню Кольдкрем озаряла она.И стала графиня русалки бледней:“На свете немало я прожила дней,Немало видала чудес я земных,Нигде не встречала собак голубых”.Наутро охотиться выехал граф

(Любил он стрелять тонконогих жираф).Вдруг видит, в лесу, где примята трава,Супруги-графини лежит голова.Забыл граф охоту любимую тут,Пришпорил коня, прискакал в домкомтруд.

Он входит, шатаясь, и сам он не свой:Пред ним за столом фокстерьер голубой!

(92, с. 4)

Увы, то, что казалось лишь многообещающим дебютом, в итоге оказалось едва ли не звездным часом.

Осенью 1922 года Одоевцева в Берлине надолго соединила свою жизнь с жизнью Георгия Иванова (их отношения завязались еще в Петрограде, затем влюбленные охладели друг к другу; в течение некоторого времени Одоевцева даже считалась невестой другого). Тридцать шесть лет, проведенных с Ивановым во Франции, вначале благополучных и сытых (Одоевцевой помогал отец, а потом супруги получили хорошее наследство), после Второй мировой войны обернулись почти “библейской бедностью”, как мимоходом пожаловался Иванов в письме к В. Маркову от 21 декабря 1957 года (438, с. 48). Хотя в эмиграции Одоевцева издала три прозаических романа и пять сборников стихов, шумного успеха ни один из них не имел.

26 августа 1958 года Георгий Иванов умер. И уже 12 сентября этого года Георгий Адамович в письме советовал Одоевцевой: “По-моему, Вы должны приняться писать большой труд «Моя жизнь с Г<еоргием> Ив<ановым>» – как Зинаида о Мережковском: обо всем, с первой Вашей встречи, и всю ambiance (атмосферу. – О.Л.), до конца, от Гумилева до Hy`eres” – курортного городка на юге Франции, где Иванов и Одоевцева поселились в пансионате Beau Sejour для пожилых людей – выходцев из стран, находившихся под властью Сталина или Гитлера и не имеющих собственного жилья, и где Иванов умер (78, с. 570).

Вряд ли именно этот отрывок из письма Адамовича, пусть и специально отчеркнутый им самим, побудил Одоевцеву взяться за книгу “На берегах Невы”. И вовсе не потому, что главным своим вдохновителем она позднее назвала Юрия Терапиано (см. c. 595), а потому, что описание семейной жизни с Георгием Ивановым изначально совсем не было основной задачей Одоевцевой-мемуаристки. Работа над воспоминаниями стала для нее своеобразной терапией или, если угодно, возможностью взять реванш за тускло прожитые годы эмиграции. Как на машине времени, Одоевцева перенеслась в эпоху, когда она вращалась в орбите лучших тогдашних петербургских поэтов.

И вот с этой задачей – вписать себя в звездную карту петроградского поэтического небосклона конца 1910-х – начала 1920-х годов – напрямую связана едва ли не важнейшая особенность книги “На берегах Невы” как свода информации о знаменитых современниках поэтессы. В случаях с Гумилевым, Георгием Ивановым, Михаилом Лозинским и в меньшей степени – Мандельштамом эксклюзивного материала у Одоевцевой было много. В случаях с Кузминым, Ахматовой и Блоком – гораздо меньше. А в случаях с Андреем Белым, Ремизовым и Сологубом такого материала не было почти совсем. Одоевцевой же непременно хотелось дать в книге если не полную, то хотя бы впечатляющую картину литературного процесса в Петрограде, причем самой предстать полноправной участницей этого процесса.

Нужно отдать ей должное: Одоевцева пошла не по пути беззастенчивого выдумывания никогда не бывших событий, а по более или менее честному пути историко-литературной компиляции – тщательно подбирая, один к одному, и тасуя факты, взятые из мемуаров современников (в первую очередь Георгия Иванова, Владислава Ходасевича и Андрея Белого) и исследований филологов (прежде всего Константина Мочульского).

Повторимся: страниц о Гумилеве, Иванове и Мандельштаме это почти не касается, поскольку об этих поэтах Одоевцевой действительно было что вспомнить.