Жизнь Пушкина

1. Почерк явно не принадлежит Пушкину, хотя и налицо попытка воспроизвести характер руки Пушкина. Однако все элементы данного документа находятся в противоречии графическим навыкам Пушкина.

2. Орфография слов «Гаврилиада» и «верноподанный» (Пушкин, разумеется, писал «Гавриилиада» и «верноподданный») не позволяет признать этот документ принадлежащим руке Пушкина или считать его за точную копию с письма Пушкина.

Вообще ряд обстоятельств заставляет предполагать, что подделка совершена сравнительно недавно и притом лицом, имеющим дело с архивными документами.

Не выдержан стиль. С одной стороны допущено неправильное применение глагола «вопрошать» (тогда говорили «спрашивать» или «допрашивать»), с другой — введена в подпись формула со словом «есмь», вряд ли возможная в письме Пушкина к Николаю I <…>.

Если вопрос о подлинности документа после экспертизы Томашевского отпал, то вывод его о «недавней подделке» был решительно отвергнут. Специалисты почерковеды и пушкинисты (Т. Г. Цявловская, Н. Я. Эйдельман) пришли к неопровержимому, по-видимому, выводу, что загадочное письмо писано в пушкинское время рукою Алексея Николаевича Бахметева. Сей последний был зятем того самого графа П. А. Толстого, который возглавлял расследование о «Гавриилиаде». Самое простое предположение: царь пушкинского конфиденциального письма не уничтожил, а возвратил Толстому. Бахметева в Петербурге в 1828 г. не было, но, возвратившись, он, большой поклонник Пушкина, сразу же мог в бумагах тестя (или после смерти его в 1844 г.) прочитать и переписать письмо поэта. Известно, что другой член упоминавшейся комиссии А. Н. Голицын после смерти Пушкина рассказал о «Гавриилиаде» одному из своих подчиненных. Существует краткая запись: «Гаврильяда Пушкина. Отпирательство Пушкина. Признание. Обращение с ним государя…» Собственно говоря, на этой записи («Признание») и зиждется версия о содержании утраченного письма царю, развиваемая пушкинистами на протяжении многих десятилетий.

Итак, Бахметев изготовил копию письма, а подлинник затем был каким-то образом утрачен. Логически оправданно, что Пушкин назвал 1817-й, а не 1822-й годом сочинения «Гавриилиады» — грехи юности ему легче простили бы, чем заблуждения времен опалы. Но как же со стилистическими и иными несоответствиями, обнаруженными Томашевским? И хотя В. П. Гурьянов выдвигает ряд возражений, но и «верноподанный» и слово «есмь» в подписи не дают утихнуть сомнениям. Что-то мешает поверить, будто перед нами истинный и полный текст того самого письма Пушкина, после которого дело о «Гавриилиаде» внезапно кончилось. Впрочем, «вера» и «неверие» — не всегда надежные советчики в литературной науке (даже в том случае, когда дело идет о «божественном» сюжете)…