Жизнь Пушкина

* * *

   Tel j’étais autrefois et tel je suis encore^[19]Каков я прежде был, таков и ныне я:Беспечный, влюбчивый. Вы знаете, друзья,Могу ль на красоту взирать без умиленья,Без робкой нежности и тайного волненья.

Уж мало ли любовь играла в жизни мной?Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,В обманчивых сетях, раскинутых Кипридой,А не исправленный стократною обидой,Я новым идолам несу мои мольбы…1828     А. С. Пушкин

105

КРИТИЧЕСКИЕ ОТЗЫВЫ О «ЕВГЕНИИ ОНЕГИНЕ»

I

Мы соединяем в Библиографии Телеграфа вторую главу Онегина, изданную в прошедшем году и уже всем известную, с третьею главою, только на сих днях полученною из С.-Петербурга. Вообще за Пушкиным библиографическое известие едва успевает: его творения раскупают прежде, нежели медлительный библиограф запишет их в реестр современных произведений нашей литературы. Мы извещали читателей наших о 2-й главе Онегина, еще до издания оной в свет; после того нам

обещан был разбор сего нового произведения поэта нашего; тем лучше: ждем исполнения обещания теперь, ибо рецензенту можно будет поговорить о трех главах вместе. Библиографу не хочется однакож не поделиться поскорее с читателями Телеграфа приятным известием об издании третьей главы Онегина, и особенно известием, приложенным в начале книжки, что «отныне издание продолжения Онегина будет следовать в беспрерывном порядке: одна глава тотчас за другою», а всех глав, как говорят литературные лазутчики, двадцать слишком. Какой обширный разгул поэту и сколько наслаждений ожидает читателя! что если бы чаще можно было в русской библиографии отмечать вдруг по четыре книги таких, о которых теперь мы хотим кратко уведомить наших читателей.

Повторяем, что вторую главу Онегина знают все, и, верно, половина наизусть; следовательно, об ней можно говорить как о сочинении, совершенно знакомом читателям. Они припомнят, что Онегин, после смерти дяди, полный хозяин его поместьев, деревенского дома, заводов и проч. и проч., скучает в наследственной деревне,

Затем, что он равно скучалСредь модных и старинных зал;

знакомится с молодым соседом своим Ленским, и поэт вводит нас в дом Лариных, куда Ленский ездит, почти как жених Ольги, дочери Лариных. Поэт обрисовывает характер и образ жизни Ленского, Лариных, соседей их, деревенских дворян. Здесь поэт прервал свое повествование.

Оно начинается снова в третьей главе; но очерки посторонних характеров здесь все в тени: Ленский, Ларины, соседи, самый Онегин забыты поэтом: душу, сущность третьей главы составляет Татьяна, девушка, одаренная необыкновенною, сильною душою, девушка, у которой «всю историю составляет любовь

». Татьяна любит Онегина…

— Московский телеграф, 1827, ч. 17, № 19.

II

Пушкин не может писать дурных стихов: это всем известно; это многими сказано, и это неоспоримо: следственно, не о стихах Пушкина говорить должно; даже не о мыслях, которые собственно принадлежат прозе; но о том, что существенно составляет поэзию, и чему нельзя довольно надивиться в поэте. Например: спрашиваю у себя, где, когда и как Пушкин мог приобрести такое опытное познание сердца человеческого? где, когда и как мог он научиться языку страстей во всяком положении? где, когда и как нашел он ключ к сокровеннейшим чувствам и помыслам? Кто ему дал искусство одним очерком ясно представить характеры с их отдаленным развитием и происшествия с предбудущими последствиями? Кто дал ему кисть и краски живописать для воображения точно так, как живописуется природа для глаз? Вот тайна поэта и поэзии!

— Дамский журнал, 1827, ч. XX, № 21.

III