Жизнь Пушкина

Приветствую тебя, мое светило!   Я славил твой небесный лик,   Когда он искрою возник,   Когда ты в буре восходило.   Я славил твой священный гром,Когда он разметал позорную твердыню   И власти древнюю гордыню   Развеял пеплом и стыдом;Я зрел твоих сынов гражданскую отвагу,   Я слышал братский их обет,

   Великодушную присягуИ самовластию бестрепетный ответ.   Я зрел, как их могущи волны   Всё ниспровергли, увлекли,И пламенный трибун предрек, восторга полный,   Перерождение земли.   Уже сиял твой мудрый гений,   Уже в бессмертный ПантеонСвятых изгнанников входили славны тени,   От пелены предрассуждений

   Разоблачался ветхий трон;   Оковы падали. Закон,На вольность опершись, провозгласил равенство,   И мы воскликнули: Блаженство!   О горе! о безумный сон!   Где вольность и закон? Над нами   Единый властвует топор.Мы свергнули царей. Убийцу с палачамиИзбрали мы в цари. О ужас! о позор!   Но ты, священная свобода,

Богиня чистая, нет, — не виновна ты,   В порывах буйной слепоты,   В презренном бешенстве народаСокрылась ты от нас; целебный твой сосуд   Завешен пеленой кровавой;Но ты придешь опять со мщением и славой, —   И вновь твои враги падут;Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,   Всё ищет вновь упиться им;   Как будто Вакхом разъяренный,

   Он бродит, жаждою томим;Так — он найдет тебя. Под сению равенстваВ объятиях твоих он сладко отдохнет;   Так буря мрачная минет!

«Топор», «убийца с палачами», народ, жаждущий вновь упиться свободой — все это показалось Скобелеву желанной крамолой, за разоблачение которой ждут его чины и почести. Откуда было ему знать, что Пушкин написал эти стихи чуть ли не за год до восстания декабристов; что речь в них идет о французском поэте Андре Шенье, сначала восторженно принявшем революцию 1789 г., а потом резко выступившем против якобинской диктатуры, за что и был казнен. Элегия «Андрей Шенье» была представлена Пушкиным в цензуру в составе первого сборника стихотворений осенью 1825 г. (цензурное разрешение от 8 октября). Элегию, к удивлению Пушкина, разрешили напечатать, но приведенные строфы не были пропущены и стали распространяться в списках задолго до казни декабристов. Весной 1826 г. А. А. Дельвиг сообщал Е. А. Баратынскому: «Смерть Андрея Шенье перебесила цензуру».

Если говорить о декабристском содержании стихов, то алиби у Пушкина было стопроцентное, зафиксированное в архивах царской цензуры. Другое дело, что пророчество об «убийце с палачами» получилось очевидное, но за невольное пророчество, казалось бы, не судят. Вдобавок, кто бы решился на это пророчество указать? Еще до восстания и тем более до приговора, Пушкин при получении известия о смерти императора Александра I писал из Михайловского Плетневу: «Душа! я пророк, ей-богу пророк! Я „Андрея Шенье“ велю напечатать церковными буквами во имя отца и сына etc». Конечно, Пушкин имел в виду в этот момент не будущих правителей, а тирана ушедшего:

И час придет… и он уж недалек:Падешь, тиран! НегодованьеВоспрянет наконец…

Но пророчество оказалось даже более глубоким, чем предполагал сам поэт… Как бы то ни было, в глазах начинающего руководителя III Отделения стихи из «Андрея Шенье» долго еще выглядели написанными на «14 декабря».