Жизнь Рембо

Туберкулезный синовит был той самой болезнью, от которой шестнадцать лет назад умерла в мучениях Витали Рембо. Рембо, однако, отрицал, что наследственность имеет к этому отношение. Он говорил Изабель, что его болезнь не была болезнью, которая передается из поколения в поколение. Он страдал от собственной глупости и несовершенства системы образования: «Это я подорвал здоровье, настаивая на хождении пешком и чрезмерной работе. Почему в школе не учат медицине – по крайней мере, минимальных знаний хватило бы, чтобы не давать людям делать подобные глупости?»

И врач, и его пациент, вероятно, ошибались. Окончательный диагноз был подтвержден после операции – рак. Поскольку Изабель Рембо умерла в 1917 году от разрастания раковой опухоли, которая распространилась от ее колена, заболевание, возможно, было наследственным.

Рембо и в болезни и в здравии был верен себе. Он выписался из госпиталя и провел шесть дней в доме Сезара Тиана – восстанавливал силы и подводил окончательный баланс[921].

Поскольку преемник Тиана, Морис Риес, потом сжег все письма Рембо и поскольку компания отказалась отвечать на запросы биографов, ссылаясь на «политически чувствительный» характер деятельности Рембо[922], невозможно восстановить их финансовую историю в деталях.

Известен следующий факт: Рембо прибыл в Аден в 1880 году либо с очень незначительными деньгами, либо вовсе без них. Он уехал одиннадцать лет спустя с банковским чеком на 37 450 франков (около 115 000 фунтов стерлингов сегодня). Согласно трагическому мифу, это была жалкая сумма (недавняя биография представляет ее как 3745 франков)[923]. По словам коллег Рембо по торговле, это было «небольшое состояние»[924].

Это вызывает еще одну загадку. Несмотря на подозрение Изабель, что Сезар Тиан несправедливо удерживал часть денег, счета оказались точными. Тогда как же это возможно, что, вернувшись из Шоа в августе 1887 года по крайней мере с 33 750 франками, Рембо уехал из Аден в мае 1891 года с суммой в 37 450 франков, то есть всего на несколько тысяч больше? Ничто в его переписке не предполагает, что трехлетнее партнерство с Тианом было настолько катастрофическим.

Возможности для бесплодных размышлений бесконечны, но существует достаточно достоверной информации, чтобы показать, что Рембо сидел на гораздо большей куче денег. Во-первых, он тоже вел торговые операции за спиной Тиана[925], и эти прибыльные частные сделки, очевидно, не появились в расчетах[926]. Во-вторых, другие суммы, которые, как стало известно, существовали, видимо, никогда не входили в финальный баланс Рембо: что, например, произошло с 16 000 франков, положенными в «Лионский кредит» в 1887 году под четыре процента, или с земельными участками, которые его мать купила ему в Арденнах и какова была плата за их аренду с 1882 года?

Фраза, которую сказал агент вдовы – «гениально обманутый», – должна звучать в уме любого, кто попытается интерпретировать счета Рембо. Рембо заверял мать, что ни один франк из его кровно заработанной прибыли не попадет в чрево брата Фредерика, «который не прислал мне ни одного письма!»[927]. Он, кажется, имел сходные мысли и об остальных членах семейства. Его мать постоянно спрашивала о состоянии его финансов, даже когда он умирал. До

самого конца ей чрезвычайно хотелось узнать место последнего упокоения денег Артюра и помешать ему реинвестировать их за границей[928].

Конечно, возможно, что однажды Рембо рассказал матери правду о своих заработках. С другой стороны, следует помнить, что, по его мнению, это не окончательный его доход. Он скоро вернется в Африку, и ему потребуется его капитал. Через двадцать пять лет после того, как он решил стать «рантье», деньги по-прежнему были символом и гарантией его независимости, тайным состоянием, чтобы защитить его от двойственности мира и фальшивой любви своей матери.

Несомненно, нет никакой надежды найти неизвестный шедевр Рембо в Африке; но существует еще слабый шанс, что некоторые темные области его жизни вдруг будут освещены находкой какого-нибудь банковского депозита.

Рембо вернулся в аденский госпиталь к концу апреля. Прошло шесть дней, но никаких улучшений не было. «Я превратился в скелет», – рассказывал он матери. Врач уговорил его совершить долгое путешествие во Францию. Поскольку его состояние явно было «очень опасным» за шесть дней до того, промедление этого врача можно считать либо абсолютной безответственностью, либо преждевременным смертным приговором.

Рембо был вынужден ждать в Адене еще неделю: «Все пароходы, следующие во Францию, к сожалению, полны уже сейчас, потому что все едут домой из колоний в это время года». Госпиталь превратился в печку, и его спина кровоточила от пролежней. Он писал своей матери 30 апреля, подтверждая получение хирургических чулок:

«Нет необходимости рассказывать вам, какие ужасные страдания я перенес в пути. […]

Настанут лучшие дни. Но это жалкая награда за столько труда и столько тягот и невзгод! Увы! Как несчастна наша жизнь! […]