Жизнь с отцом

Петербургский свет, высшее чиновничество должны были приехать на коронацию Николая II в Москву. Было лето, все выехали на дачи или в деревню. Московские домовладельцы решили воспользоваться случаем и по дорогой цене сдать свои дома с мебелью и посудой.

Наш дом взяли за глаза князья Б. Они не сомневались в том, что Толстые живут в хорошей обстановке. Но когда они приехали и княгиня, войдя в нашу скромную переднюю, увидала "всю эту нищету", как она выразилась, она в отчаянье села на пол и зарыдала. Она заявила своему мужу, что ни за что не станет жить в "этой дыре".

Мам? была неприятно поражена, молодежь смеялась, а отец возмущался, считая наш дом пределом роскоши.

От Ходынки[10] только и осталось в памяти, как мам? рассказывала о задавленных и плакала. Она видела, как их везли с поля. Трупы были навалены грудами на полках, из-под брезентов торчали посиневшие руки и ноги…

Все толковали о плохом предзнаменовании, о том, что царствование молодого царя будет несчастным.

Няня откуда-то раздобыла себе эмалированную кружку, одну из тех, что раздавали на Ходынке, но и она вздыхала, говоря:

— Ох, не к добру это, не к добру! Сколько народу подавили!

В Ясной Поляне. "Темные"

Летом тетенька Татьяна Андреевна с семьей уже не жила в Ясной Поляне. В так называемом кузминском доме поселился Сергей Иванович Танеев со своей старой нянюшкой Пелагеей Васильевной. Он сочинял оперу "Орестея", гулял с нами, играл с отцом в шахматы, и иногда мы целыми вечерами слушали в его чудеснейшем исполнении Шопена, Бетховена, Моцарта, Мендельсона.

Я выдумала игру. Она называлась теннис-лаун. Это был теннис на крокетной площадке с молотками и шарами. Этой дикой игрой Сергей Иванович увлекался не меньше меня.

— Даю! — кричала я, катя шар на Танеева. Он отражал, я снова катила на него. Шар летал взад и вперед, как сумасшедший, иногда подскакивал в воздухе, вертелся, иногда больно ударял по ногам, иногда раскалывался пополам. Мы приходили в страшный азарт, от сильных ударов лопались молотки. Чаще всего в игре кроме Сергея Ивановича принимали участие Жули-Мули и ее двоюродный брат, пианист Игумнов, производивший на меня впечатление тем, что мог складываться как аршин и чесать себе пяткой за ухом.

К Сергею Ивановичу приезжал его ученик, Юша Померанцев[11]. Мам? говорила, что он очень талантлив и пишет оперы, а Померанцев преважно щурил маленькие глазки, точно выражал этим превосходство над всеми теми, которые опер не писали…

Было весело в это лето. Хотя младших братьев и меня мам? заставляла учиться, но толку от этого было мало. Мальчики убегали на деревню с гармониями, отчего мам? приходила в отчаяние.

Учитель Курсинский[12], которого Таня сейчас же прозвала Закурсинским, внушал нам мало уважения, особенно после двух происшедших с ним забавных анекдотов.

Я помню, мы возвращались через Песочную яму* на катках** с какой-то прогулки. Дорога здесь крутая, коренник спускался с трудом.

— Слезть надо, — сказала я.

— Зачем? — спросил Курсинский.

— Легче будет кореннику, — сказала я с апломбом, считая себя знатоком во всех лошадиных вопросах.

— Какой вздор! — воскликнул учитель. — Чем тяжелее груз, тем легче лошади спускать.

И он стал издеваться надо мной. Доказать свою правоту учителю я не умела, но затаила обиду.

Один раз все взрослые уехали верхом, и Курсинскому дали Мирониху, на которой я всегда ездила с Таней. Ах, как я злорадствовала, когда через некоторое время Мирониха прибежала одна в конюшню с оборванной уздечкой и я увидела учителя, пробиравшегося по дорожке между сиреневыми кустами. Он был в грязи, фетровая городская шляпа с большими полями съехала на макушку, он махал, как крылом, правой рукой и жалобно, почему-то по-французски, кричал:

— J'ai tomb? au grand galop et je crois que j'ai le bras casse.

Он так и сказал: j'ai tomb? и выговаривая слова со всеми согласными на конце: галоп.

Бедная старая Мирониха, она и скакать-то не могла! Учитель окончательно погиб в моих глазах.

Сергей Иванович сочинял романсы по просьбе Тани, и я очень скоро запомнила их и распевала.

А соловей не то рыдает[13]

,Не то поет!

Закурсинский писал декадентские стихи.

Я поспевала везде: верхом, купаться на Воронку, за грибами, на далекие прогулки в Засеку. Усталости я не знала. Самая веселая прогулка в это лето была в Тулу с мам? Таней, Сергеем Ивановичем. Пятнадцать верст прошли по пыльному шоссе, съели большое количество сладких пирожков в кондитерской Скворцова, пошли в Кремлевский сад, катались на лодке и поездом вернулись домой. Было превесело!

Мам? совсем ожила, она реже вспоминала Ванечку, помолодела и все декламировала стихи:

О, как на склоне наших лет[14]Нежней мы любим и суеверней…

Только одна Маша не принимала участия в общем веселье. Она так же бегала по больным в деревню, ходила в поле на работу, а в свободное время переписывала отцу.