Жизнь, смерть и возрождение

Бешеный карнавал! Широкая маслина!.. И до сих пор цветешь ты между людьми, во всех своих пороках.

Таня. ― Она отдыхает и молится. Отдохните и вы минут десять.

Мария. ― У нас в доме настал пост, несмотря на масленицу. Все притихли. У всех постные лица. Муж уже давно не выходит даже к обеду; Ольга сторонится и с каким-то недоумение и испугом смотрит своими голубыми глазами. Дети ходят чуть не на цыпочках и боятся даже громко говорить. Тоска и все как будто чего-то выжидают. Я и сама не знаю, что предпринять; да и времени нет обдумать: то бал, то маскарад, то семейные вечера, катания, блины; не спишь, и все танцы, один хаос.

Я на помню, в какой день, но было назначено большое катание за город, на целый день, где будут блины, танцы и всякое безумие. Граф выписал какого-то рысака и легкие санки, что стоило ему несколько тысяч.

Я должна была мчаться с ним. Это именно потому, что я сказала ему однажды, что не стоит кататься на таких лошадях, а вот если бы была такая лошадь, чтобы дух захватывало... Это было уже почти начало весны. Бывали морозцы, но бывало также по несколько дней оттепели. Выбрался прекрасный денек. Был легкий мороз, и мы помчались.

Пока все шло благополучно, мы уехали с ним за шесть верст от города. Троек пятнадцать ехали за нами; а я с графом в одиночке. Он правил сам. День прошел незаметно, со всеми обыкновенными вашими препровождениями времени: еда, питье, танцы и т.д. Но настала ночь; нужно было возвращаться. Состояние графа и мое было очень напряженное, и меня брал невольно страх обратно с ним ехать. Но отказаться я не хотела: мне было стыдно показаться, что я его боюсь.

Конечно, мы скоро всех перегнали.

Когда не бешеном скаку я услышала его страстные речи, когда я слышала его дыхание на своем лице, ужас охватил меня. Тут уже уйти было некуда; это не в комнате; моих суровых взглядов он видеть в темноте не мог. Одним словом, выхода мне никакого не было.

Вдруг случилось что-то ужасное. Это было одно мгновение; санки перевернулись, и мы по горло очутились в воде; в темноте не видно дороги. Лошадь чего-то испугалась, и мы попали в яму, наполненную ледяной водой. Скоро нас нагнали. Я промокла, как у вас говорят до костей.

Ну, конечно, пыл прошел. Было уже совсем не до любви, когда чулки и одежда примерзли к телу. Я не помню, как доехала до дома, хорошо, что остались целы руки и ноги, а главное, честь честной женщины спасена.

Я едва разделась. Прошлось все чуть не отдирать. Конечно, я постаралась все скрыть от мужа, благо я приехала домой, когда все спали.

Но к утру началась боль в боку, жар и страшный кашель. Через несколько часов уже все доктора были около моей кровати. Лицо мужа было испуганное. Весь стол уставлен склянкам и банками. Потом боль утихла, на жар сжигал меня. Мне казалось, что кровь кипела во мне.

Ну что, скажите вы? Ведь, хоть тут-то, тут, пора было смириться мне. А вы думаете, я полагала, что могу умереть? Нет, я просто забыла, что умирают люди во все возрасты. Я была убеждена, что мне, в 32 года умереть ― это была бы насмешка! Нет, совсем нет. Я из этого положения думала извлечь себе личную пользу. Я приняла тон несчастной, которую домашние огорчения довели до болезни.

Да! каторжники на смертном одре и заклятые разбойники, убийцы, если не каются, то содрогаются о своих грехах. Но светские женщины никогда!!.. У них, ведь, нет грехов, а все случайности и нервы.

Я торжествовала, видя виноватое лицо мужа, его страх за меня, грустные, испуганные мордочки деток; ну, только не хватало, чтобы около кровати корчился от любви граф. Ну, а голубых глаз я не видела. Ушла ли она. Мне не хотелось о ней спрашивать.

Знаете вы, что болезнь, в общем, доставляла мне много приятных минут. Я не страдала и большую часть времени была без сознания. Только дня через три или четыре, когда у меня показалась кровь из горла, я немного удивилась и нашла, что уж это, пожалуй, ка будто лишнее. Но мысли о смерти у меня ни на одну минуту не было. Напротив, я, насколько могла, строила разные новые планы и выдумывала, что из этого положения могла бы я еще выгадать и в доме, и в свете.

Пришла меня навестить бывшая няня детей. Она уже не жила у нас, но часто приходила. Она очень любила меня и детей, и говорит:

― Красавица моя, а недурно было бы причаститься: кто знает, что может быть.

Что-то как будто кольнуло меня, и я рассердилась: «Эта простые бабы всюду видят смерть. Вздор, думала я, не может быть. Такие не умирают». Но потом, сообразив еще, я решила, почему бы не причаститься, это еще больше напугало всех, начиная с графа. Сколько жалости возбудится в сердцах окружающих, как испугается граф, и как будет страдать, услышав, что меня уже приобщили! Решилась; позвала мужа, и просила пригласить духовника.

Отдохните, друзья мои, горько и тяжело говорить!!! Но надо, ― надо и скорее надо.