Жизнь способ употребления

В доме ее сразу полюбили. Даже сам Бартлбут, хозяин ее комнаты, — чье безразличие ко всему происходящему в доме все всегда воспринимали как данность, — отнесся к ней с симпатией. Не раз — еще до того, как болезненная страсть навсегда приговорила его к полному одиночеству — он приглашал ее поужинать. А однажды — что не случалось ни с кем и никогда ни до, ни после, — он даже показал ей пазл, который собирал в очередной двухнедельный срок: это была рыбачья гавань Хаммертаун на острове Ванкувер, белый от снега порт с низкими домишками и горсткой рыбаков в меховых полушубках, вытягивающих на отмель длинную светлую лодку.

Не считая друзей, появившихся у нее в доме, Эльжбета почти никого не знает в Париже. Она растеряла все контакты с Польшей и не общается с польскими иммигрантами. Лишь один из них приходит к ней регулярно; мужчина скорее пожилого возраста с живым взглядом, неизменным белым фланелевым шарфом и тростью. По ее словам, этот человек, как казалось, утративший интерес ко всему, был до войны самым популярным клоуном в Варшаве, и именно он изображен на афише. Она познакомилась с ним три года назад в сквере Анны де Ноай, где ее сын играл в песочнице. Мужчина сел на ту же скамейку, что и Эльжбета, и она заметила, что он читает «Дочерей огня» на польском языке — «Sylwia i inne opowiadania». Они подружились. Два раза в месяц он приходит к ней ужинать. Так как у него совсем не осталось зубов, она поит его теплым молоком и кормит заварным сливочным кремом.

Он живет не в Париже, а в деревушке под названием Нивиллер, в Уазе, около Бовэ, в длинном одноэтажном доме с низкой крышей и окошками из маленьких разноцветных стеклышек. Именно туда маленький Махмуд, которому сегодня исполнилось девять лет, уехал на каникулы.

Глава LVIII

Грасьоле, 1

Предпоследний потомок владельцев дома живет со своей дочерью на восьмом этаже, в двух бывших комнатах для прислуги, перестроенных в маленькую, но уютную квартирку.

Оливье Грасьоле сидит перед складным столиком, покрытым зеленой суконной скатертью, и читает. Его тринадцатилетняя дочь Изабелла стоит на коленях на паркетном полу; она выстраивает карточный замок, конструкцию, в высшей степени амбициозную и неустойчивую. Перед ними, на экране телевизора, который ни один из них не смотрит, на фоне уродливых декораций в духе научной фантастики — блестящие металлические панно, разукрашенные ура-патриотическими аббревиатурами, — ведущая, затянутая в эдакий космический комбинезон, представляет на табличке восьмиугольной формы, что предположительно соответствует очертаниям Французской Республики, программу вечерних передач: в двадцать часов тридцать минут — «Желтая нить», детективно-фантастический фильм Стюарта Винтера, повествующий о том, как в начале века один дерзкий похититель ювелирных украшений укрылся на плоту, среди древесины, сплавляемой по Желтой реке; в двадцать два часа — «Серп златой на звездной ниве», камерная опера Филоксанты Шапска по стихотворению Виктора Гюго «Уснувший Вооз», впервые представленная по случаю открытия фестиваля в Безансоне.

Книга, которую читает Оливье Грасьоле, — история анатомии: лежащий на столе фолиант открыт на развороте, где представлена репродукция работы Джорджо да Кастельфранко, ученика Мондино ди Луцци, с приложенным описанием, которое спустя полтора века Франсуа Бероальд де Вервиль включил в свою «Картину ценных сведений, сокрытых благодаря ухищрениям любви и представленных в „Hypnerotomachia Poliphili“»: