Жизнь удалась

Здесь, на дороге, со страшной скоростью катили богатые люди в богатых автомобилях, немецких и американских по преимуществу. Все – исключительно в левом ряду. Они мчались, торжествующе моргая фарами, а то и вовсе их не выключая. Они спешили левым путем по своим левым делам. Чем богаче было авто, тем левее забирало.

Иногда несется себе такой очень левый малый в невероятно левом экипаже ценою в состояние, всей своей манерой езды демонстрируя собственную исключительность и олицетворяя собой самую суть торжествующего в столице золотого века, – ан нет, сзади нагоняет некто еще более левый, ревет и гудит, взвизгивает эксклюзивною резиною. Так и летят вдвоем – никто не хочет вправо отворачивать. Западло.

Левый стиль езды (как и левый образ жизни в целом) виделся Марине нерациональным, судорожным, истерично-бестолковым. Сейчас, например, ее трижды обгонял ярко-белый монстр, хромированный донельзя, словно из коллекции арабского шейха, – и трижды отставал, увязая в потоке, потому что вожделенный левый ряд сплошь переполняли такие же сверкающие, стремительные, под управлением любителей рискованной и бешеной левой жизни.

Наоборот, правые ряды занимали те, кто всегда ощущал свою правоту. С усилиями, со скрежетом и ревом, в сизом угаре, медленно, но и упорно там перемещался грубый рабочий люд в кабинах тяжелых грязных грузовиков и в холодных салонах дребезжащих автобусов.

Между левыми и правыми теснились, обгоняя друг друга, подрезая, сигналя, потея и нервничая, все остальные: пристегнутые ремнями добропорядочные обыватели, мелкие бандиты на непомытых «восьмерках», мелкие же бизнесмены в перегруженных сверх всякой меры полуторках, таксисты, начинающие дамы в автобукашках веселеньких расцветок и пугливые пенсионеры в ужасных ржавых рыдванах, произведенных на свет в славные и бесконечно далекие сейчас времена Гагарина и «Солнцедара».

Где же двигалась сама Марина?

Будучи стопроцентной женщиной, она каталась всегда разно. В зависимости от настроения и думаемой в данный момент мысли. Главным же образом – в зависимости от того специального женского самоощущения, согласно которому каждая из дочерей рода Адамова чувствует себя так, как выглядит.

Бывает – гонит этакой Айседорой, дерзко бибикая, активно маневрируя, мощно устремляясь со светофоров, заставляя окружающих самцов глотать слюну интереса – куда такая звезда мчится? А мчится всего-то за новыми туфлями, раздобыла вот денег. А через три минуты глядишь – уже наоборот, катится еле-еле, вяло барабаня маникюром по рулевому колесу, вдвое медленнее, впятеро скучнее, поскольку вспомнила о морщине, утром найденной посредством зеркала, и позорно утеряла в этот момент весь дух победы над временем, пространством и мужчинами…

Сегодня она ехала не просто медленно. Очень медленно. Шел мелкий дождь, а она боялась мокрой дороги. Кроме того, организм еще вчера дал ей понять, чтоб ждала месячных. Болел живот, и очень хотелось есть. Постоянно, непрерывно хотелось есть. Желательно – сладкое. Желательно – в больших количествах.

Однако ни недомогание, ни тем более утомляющая глаза серая водяная взвесь меж серым небом и серым асфальтом не так мучили ее, как страх, усиливающийся с каждым новым часом. Он появился вчера утром под видом раздражения, к обеду переросшего в беспокойство, потом в тревогу, к вечеру ставшую мучительной. Ела шоколад, но не помогло. Ночь почти не спала, пила валерьянку. Утром едва нашла в себе силы накрасить глаза и губы. От волнения потемнел и стал отчетливо заметным старый шрам на лбу – хотела его припудрить, но не стала. К чему наводить красоту, когда вся прежняя жизнь грозит обратиться катастрофой?

Да, случались дни и похуже, и она умела убеждать себя, что именно в плохие дни, именно в трудных ситуациях красоту следует наводить особенно тщательно – назло судьбе быть в полном порядке, – но сегодня вот не нашлось сил действовать назло судьбе. То ли постарела, то ли отвыкла бороться. За долгие годы беспечной комфортабельной жизни кто угодно отвыкнет.

Подкатила к выходу из метро «Калужская», поискала глазами. Из-под козырька автобусной остановки медленно вышел грузный, широкогрудый человек. Неторопливо, немного опустив широкие покатые плечи, зашагал поперек проезжей части. Его лицо выражало угрозу и скуку. Из-под короткой, сильно потертой куртки торчала засаленная кобура темно-желтой кожи.

Открыв дверь машины на всю ширину, он медленно сел, устроился поудобнее, скупо улыбнулся полными губами и сказал:

– Привет, конфета.

– С первой фразы ты начинаешь меня злить, Свинец, – глядя в сторону, раздраженно ответила Марина.

– Я говорю чистую правду. Цени.

– Ценю.

– Ты чего такая злая?

– Я не злая. Я напугана. – Марина подняла глаза. – У меня беда, Свинец. Муж пропал.

– Что значит «пропал»?

– Исчез. Черт, меня трясет всю…

Свинец засопел.

– И как именно пропал твой муж?

– В воскресенье после обеда уехал – и до сих пор его нет.

– Меньше двух суток. Тоже мне, пропал. Загулял где-нибудь…

– Он не гуляет. Он работает.

– Да, помню, – с легким ироническим презрением сказал Свинец. – Он у тебя винно-водочный король.