Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров

Младший брат Фиделя Кастро Рауль тоже довольно часто приходил в театр. Один из его визитов совпал с приездом на Кубу Майи с балетом «Кармен». Она приехала со своей группой, в которую входили Сережа Радченко, Коля Фадеечев и Саша Лавренюк. Рауль Кастро после спектакля, поздравив артистов, подошел к Лавренюку, исполнявшему роль Коррехидора, и, пожав ему руку, доверительно сказал:

— Colega militar!

Это был 1969 год. От Кубы Майя была в восторге. Она совершенно не страдала от жары. Когда все вокруг обливались потом, она как ни в чем не бывало подолгу могла бродить по самому солнцепеку.

Будучи от природы страшно любознательной, Майя живо интересовалась всем происходящим. С большой радостью откликнулась и на мое предложение отправиться в Сан-Франциско-де-Паула, в поместье Хемингуэя «Финка Вихия», где жил его душеприказчик Рене Вильярреаль. Поскольку этот кубинец был рядом с писателем около двадцати лет, его даже называли приемным сыном Хемингуэя. Рене провел нас по всему дому. Он показал охотничьи трофеи писателя, комнату его последней жены, Мэри Уэлш, чьи платья продолжали висеть в шкафу, как будто хозяйка никогда не покидала стен своего дома. Рене рассказал о любимых кошках Хемингуэя, которых было не меньше полутора десятков. Когда кошки доживали свой век, он хоронил их в саду. На крошечных надгробиях выбиты имена: Black, Negrita, Linda, Neron… Он показал даже пишущую машинку Хемингуэя, на которой тот написал повесть «Старик и море», принесшую ему Нобелевскую премию. Машинка была водружена на высокую конторку, поскольку Хемингуэй сочинял исключительно стоя. На стене в ванной комнате висел большой лист бумаги, где великий писатель мелким почерком каждый день помечал собственный вес. Благодаря Рене создавалось ощущение, что хозяин дома только что уехал, присутствие его было явным и ощутимым.

Майя восторгалась кактусами, которые в изобилии росли около дома. Она дотрагивалась до них и тут же отдергивала руку, накалываясь на иголки. У меня сохранились замечательные кадры, сделанные во время поездки в поместье Хемингуэя. На одном из снимков Майя рассматривает голову газели, которая в числе других многочисленных охотничьих трофеев украшала стену. Видно, насколько шея Майи похожа на шею газели, подстреленной когда-то хозяином дома.

В общей сложности я провел на Кубе десять лет. Разумеется, за это время приходилось неоднократно приезжать в Москву. Первый раз — через полгода, в отпуск. Я взахлеб рассказывал приятелям о своих впечатлениях, показывал фотографии и даже умудрился дать какое-то интервью о своей работе. Старые связи с Москвой еще не были оборваны. Оставались друзья, оставалась Наташа Хренникова, дочь Тихона Николаевича Хренникова, с которой мы первое время переписывались, поскольку намерения у меня по отношению к ней были самые серьезные. Но, возвращаясь в Москву, я понимал, что разрыв неминуем — Наташа вряд ли бы поехала со мной на Кубу. А мой годичный контракт был продлен еще на два года, потом еще и еще… Алисия не желала оставаться без партнера, и руководство Кубинского национального балета добивалось пролонгации моего ангажемента у нашего Министерства культуры. К тому же время на Кубе проходило так интересно и насыщенно, что я даже не терзался сомнениями, стоя перед выбором — продолжать ли свою кубинскую одиссею или возвращаться в Большой театр. Я не мог бросить ребят, с которыми занимался и которые делали большие успехи. Не мог и не имел права обрубить то, что рождалось на моих глазах. А рождалась первая на Кубе самостоятельная балетная школа.

Во время одного из моих возвращений в Гавану из Москвы после очередного отпуска со мной произошло невероятное приключение. Дату я запомнил на всю жизнь — 11 января 1965 года. Рейс выполнял четырехмоторный ТУ-114, который когда-то был бомбардировщиком, но впоследствии стал пассажирским самолетом. Это не был какой-то роскошный авиалайнер, хотя в нем имелись даже отделения первого класса с кроватями, как в купе поезда. Всего на борт брали человек сорок пять, не больше — слишком много места занимали дополнительные баки с горючим. Во время полета стоял очень сильный шум из-за вибрации, которая распространялась по салону волнами — начиналась у кабины пилота и постепенно уходила к хвосту. Однако, несмотря на мелкие неудобства, прямой рейс из Москвы в Гавану был колоссальным достижением.

Поскольку в это время действовала экономическая блокада Кубы и уже не было прямых сообщений с другими странами, перелет был с единственной посадкой — в Мурманске. Самолет при этом не пересекал ни одной границы — он летел над СССР до Мурманска и дальше над океаном, огибая скандинавские страны, пролетая между Исландией и Гренландией, вдоль канадского побережья… В общей сложности полет длился восемнадцать часов.