Жизнь в кайф

«В мире существует только один храм, и этот храм – человеческое тело. Нет ничего более святого, чем этот образ. Преклонение перед человеком – это прославление откровения во плоти. Когда прикасаешься к человеческому телу, входишь в соприкосновение с небом»^[21]. Так писал Георг Новалис – самый известный поэт эпохи романтизма, один из ее вдохновителей. В своей поэзии он возрождал чувство восхищения золотым веком, его антропоцентричным духом: «Человек – это солнце, чувства – его планеты». Не правда ли, этот стих очень напоминает уже знакомые нам строки из «Атхарваведы»?

Как и другие поэты-романтики, Новалис искал способ устранить разрыв между внутренним миром человека и природой, и в этом он опирался на учение своего современника, философа Иоганна Готлиба Фихте, которым восхищался.

Фихте был субъективным идеалистом. Он утверждал, что познание мира должно начинаться с познания собственного «Я». Что такое «Я есть»? Это непросто объяснить, но, что бы это ни значило, здоровый человек всегда осознает тождество своего «Я» с самим собой, ибо «Я» для него – основа реальности.

Эту же идею в своем творчестве развивал и Новалис. Словно удивляясь замечательной способности человека осознавать бытийность, он писал: «Самым чудесным и вечным феноменом является [наше] собственное бытие»^[22].

Но как вернуть себе самого себя?

К сожалению, исследуя природу реальности и формально отказываясь от философско-герменевтических методов, поэты-романтики не предлагали действенных практических методов, которые могли бы помочь человеку обрести утраченную бытийность, а лишь подменяли старую обыденную виртуальность новой – альтернативной, сказочно-мифической, книжной. Золотой век, запредельное, возвышенное, прекрасное, таинственное – все это абстрактные формы новой виртуальности, постичь которую можно лишь через искусство.

В то же время наслаждение прекрасным можно рассматривать как частичное освобождение из-под власти суеты и осознание нового уровня существования, так как «сам прорыв к самодовлеющему наслаждению красотой постижения Бытия есть способ трансцендирования на уровень метафизического бытийствования»^[23].

Последователь Фихте и друг поэтов-романтиков Фридрих Шеллинг идеализировал красоту, буквально отождествляя ее с истинной реальностью: «…как что-либо могло бы быть действительным, не будучи истинным, и чем была бы красота, не будь она полноценным, лишенным каких-либо изъянов бытием?»^[24]

Естественно, инструментом для постижения этой красоты бытия Шеллинг видел прежде всего искусство – только оно способно раскрыть перед человеком тайну абсолютного бытия: «Если, согласно замечанию глубокого знатока дела, каждое создание природы лишь на одно мгновение обладает подлинным совершенством красоты, то не вправе ли мы сказать, что лишь на это мгновение ему присуща полнота существования. В этом моменте оно является тем, чем оно есть извечно; во все же прочее время свойственны ему одни только возникновение и уничтожение. Искусство, запечатлевая сущность в этой мгновенности, изымает ее из тока времени, представляет ее в чистой бытийности, жизненной извечности»^[25].

Так в первой половине XIX века люди изобрели еще один способ заглушить свою мучительную экзистенциальную жажду – они уверовали в целительную силу искусства, способного открыть человеку одну из граней бытия.

«Назад, к вещам!», или феноменология восприятия

Помните юмористическую миниатюру Жванецкого «Авас» в исполнении Райкина и Карцева? В ней изображен человек, напрочь лишенный чувства юмора. Он не может понять смысла простейшего анекдота из жизни. Задача анекдота – вызвать у слушателя смех с помощью неожиданного контраста, нелепости, ведь в этом суть комичного. Но в миниатюре Жванецкого рассказчик сталкивается с непониманием слушателя: тот не способен усмотреть смешное в забавном диалоге. Поэтому рассказчик вынужден многократно повторять шутку. Это не помогает. Тогда он пытается объяснить ее суть. Но объясненный анекдот – уже не анекдот. Впрочем, теперь для зрителя смешной становится сама ситуация.

Этот пример подходит для того, чтобы показать, чем на протяжении двух с половиной тысячелетий занималась философия, пытаясь объяснить природу вещей и передать с помощью слов их вкус, запах и цвет. По мере того как объяснений становилось больше, философия все дальше уходила от сути самих вещей, пока они не оказались за гранью понимания. Вместо реальности они теперь имели достаточно тезисов, определений, формулировок, терминов и философских законов, которые можно обсуждать до бесконечности.