Жизнь в свете смерти. Об искусстве быть живым

Но вскоре я обнаружил, что это вовсе не игра. Мы отправились на учения в Германию. Нам был дан приказ разбить палатки в лесу. Поскольку поблизости было мало хороших дорог, нам приказали поселиться в чаще, чтобы на нас не наехал случайно грузовик. Как–то вечером, после отбоя, мы услышали ужасный крик. Оказалось, что два солдата разбили палатку слишком близко от дороги, и проходящий грузовик их раздавил. Один из солдат был задавлен насмерть, другой сошел с ума. Больше мы его не видели.

Я понял, что мы совсем не дети, играющие в войну. Мы были взрослыми. Мы смотрели в лицо смерти и готовились убивать. Я обнаружил и немало других поводов для недовольства. Для меня совесть и мораль никогда не были пустым звуком — к примеру, героем моей юности был Ганди, — но в то же время во мне было много агрессии. Мне очень нравилось стрелять из пулемета. Но мне совсем не нравилось видеть, как умирают люди, не нравилось бояться смерти. Постепенно я понял, что могу служить, только не причиняя насилия.

Я пришел на прием к нашему командиру, выпускнику Академии в Вест — Пойнте, кадровому офицеру. Я уважал его и решил объясниться с ним начистоту. Я сказал ему, что для меня лучше всего было бы служить в медицинском корпусе. Он выслушал меня и задал несколько вопросов. В конце концов он согласился перевести меня в медицинский корпус. Так я закончил службу в боевых частях. Думаю, я был неплохим солдатом. Но я понял ценность человеческой жизни и решил, что никогда и ни у кого не стану ее отбирать.

Вскоре после знакомства с Шиванандой Сарасвати я встретил еще одного учителя, сильно повлиявшего на мои представления о старении и смерти. Я никогда не обращался к нему по имени, а всегда называл его Бадараяна, потому что он попросил не открывать посторонним людям, кто он такой. Он не хотел известности или славы проповедника. Когда я познакомился с ним, у него было всего четыре ученика, но он чувствовал, что в каждом из этих учеников живет потенциальный учитель и через них он сможет выйти на более широкую аудиторию.

В те времена я преподавал в университете и пытался применить восточную мудрость в своей работе. Бадараяна пришел на одно из моих выступлений. Когда я закончил, он подошел ко мне и предложил свои услуги в качестве преподавателя, поскольку, по его словам, он знал многое об индуизме и буддизме. Сначала он показался мне подозрительным. Но он никогда не заговаривал об оплате, а в беседе производил впечатление знающего человека. Преподавал он в основном здоровый образ жизни и йогу, но не медитацию.

Несколько лет мы проработали вместе. Как–то раз он предложил поехать в небольшой мексиканский городок на берегу моря (я бывал там раньше), чтобы пройти курс интенсивных занятий. Мы прожили в этом городке четыре месяца, занимаясь йогой и изучая теорию.

Однажды вечером, когда я сидел в коттедже и читал, Бадараяна пришел крайне взволнованный и сказал, что нам представился прекрасный случай применить свои знания на практике. За десять дней до этого один мексиканский рабочий напился и упал в море. Его долго не могли найти, и вот сегодня тело прибило к берегу. Завтра из Мехико за покойным должен был приехать священник, но по религиозным соображениям местные жители не хотели сами дежурить возле тела и решили попросить об этом нас, двух чужаков.

Они обратились с этой просьбой к Бадараяне, и тот с радостью согласился.

Мне был непонятен его энтузиазм, и еще меньше я был склонен разделять его, когда мы зашли в комнату, где находился покойник. Тело лежало в большой коробке, набитой льдом. Покойный сам по себе был довольно крупным мужчиной, а от пребывания в воде его еще больше раздуло, и он посинел. В комнате стоял неприятный запах, такой сильный, что трудно было войти. А мы собирались провести там всю ночь.

Бадараяна сел по одну сторону от покойного, а я — по другую. Скоро Бадараяна стал проповедовать. «Совсем недавно этот человек был полон жизни. А теперь — посмотри на него». Зрелище было отвратительным, но Бадараяна не отставал от меня и требовал, чтобы я смотрел на мертвеца и задумался над тем, что случилось. Я почувствовал страх, тошноту, отвращение. Сильное желание покинуть комнату. Я был зол на Бадараяну за то, что он меня сюда привел.

Мы долго сидели в молчании, потом он снова и снова обращался ко мне, спрашивая, какие чувства я испытываю в тот или иной момент. И это была наиболее ценная часть нашего времяпрепровождения. Иногда он обращался непосредственно ко мне: «Когда–то этот человек был живым. Теперь он — мертвое тело. И нас ждет та же судьба. Что ты чувствуешь, когда видишь его?»

Я ответил, что испытываю неприятные ощущения и не хотел бы долго заострять на них внимание.

«О нет, — ответил мой учитель. — Этот мертвец — наглядный урок для нас, и притом очень ценный».

Я не сказал бы, что полностью понял Бадараяну, но постепенно стал чувствовать себя менее дискомфортно и смог взять себя в руки. И все же я с удовольствием покинул бы эту комнату немедленно.