Пришел день, когда по дороге в магазин Аню остановила почтальонка, два раза в неделю разносившая почту. Молоденькая Дуся, так звали ее, была горбатой, носила почтовую сумку, низко склонившись над землей, изредка поднимая голову, чтобы видеть, что впереди. Она не была заказчицей Ани, но та знала ее и жалела. Дуся дала письмо девушке и сказала, что оно пришло два дня назад, но по времени не могла принести его. Аня была рада, что никто из своих не увидел, что она наконец-то получила долгожданное известие. С нетерпением распечатала конверт и, остановившись у магазина, стала читать. То, что она прочитала, потрясло.
Маня писала, что часто болеет, еле концы с концами сводит, денег нет и взять неоткуда. Варят щи из крапивы и конского щавеля, лепешки пекут с лебедой пополам, картошки нет, жиров никаких, купить в районе не за что, хлеба почти не видят, магазина в деревне нет, а из района доставляют несколько булок, которые делят в полуразрушенной школе на всех поровну.
Народу в поселке осталось мало, в основном старые женщины, вдовы. Изловчились-то печь хлеб из лебеды, но организм же не может принимать все подряд. Похудели, многие еле ноги носят. Валя учится в школе, потом хочет учиться на медсестру. Выросла, одеть не во что, взять негде, Маня перешивает свои платья на дочь, о себе уже и не думает.
Дом, покореженный со времени войны, почти развалился, ремонтировать не за что и некому. В Раевке нет ни одного мужика, никто не вернулся с фронта, а тех, кого расстреляли в период оккупации, перезахоронили на кладбище, сказали, что установят памятник. Все было вроде с почетом, в присутствии районного начальства, военных с салютом, но вот именно после того Маня и заболела.
Нелегко приходится ей: работы по силам нет, в полях надо пахать, таская на себе плуг, так как нет ни тракторов, ни другой техники. А на полях ямы после снарядов, мин и бомбежек – трудно обойти их, выбрать место для пашни. Из района привезли двух быков, которых запрягали, пахали и старались изо всех сил беречь скотину. Не так много удается женщинам сделать за день, а время уходит, посевную давно уже надо закончить, а дело стоит. Одну из женщин выбрали председателем, семян прислали из района, но это почти ничего не решало.
Разрушенные дома никто не мог самостоятельно восстанавливать: не было сил, материала, нет тех, кто мог помочь что-либо сделать. А тут случилась беда: на очередной поляне быки наткнулись на снаряд, погибли не только они, но и две женщины-погонщицы.
Тех девчат и женщин, которые вернулись из Германии, без конца таскают в военкомат в райцентр, допрашивают, кто-то и не возвратился больше. Никто не мог понять, в чем дело, пока в деревню не вернулся один израненный мужик, который рассказал, что всех, кто был в концлагерях, в плену, считали предателями, шпионами, и таких ссылали в другие лагеря, наши, сибирские. Хотя все в деревне знали, что женщин и девчат угоняли же не по их воле, вернулись живы и слава богу. Но кому это можно доказать, чтобы всех оставили в покое, кто будет доказывать, если сами вернулись в разбитые дома, к могилам расстрелянных мужиков и пацанов, чьих-то отцов, братьев, детей. Никто не мог заступиться.
Маня не упрекала ее ни в чем, она будто предупреждала, что жизнь может повернуться непредсказуемо, и никто не поддержит, не заступится: случись что – надеяться не на кого. Возможно, лучше будет, если сестренка там выйдет замуж, сменит фамилию, так ее трудно будет найти, если уж возьмутся преследовать.
Аня читала, и ее душа замирала от ужаса и боли, от страха: мечты умирали, им не суждено сбыться… Растерянно она вошла в магазин, совсем не помня, что хотела купить, взяла первое, что пришло в голову, и тихо вышла на крыльцо. Продавщица пожала плечами: обычно девушка благодарила за обслуживание, улыбалась, а тут…
***
Аня пришла домой, выложила покупки под недоуменным взглядом мачехи, вышла в сад и присела под яблоней, закрыв глаза, обхватив голову руками. Долго она сидела, пока к ней не подошел отец.
– Что случилось, дочка? Ты не заболела ли?
– Н заболела… Я умерла, наверно…– проронила тихо та.
– Что ты такое говоришь! Давай рассказывай, что случилось? Ты почему из магазина совсем не то принесла? Наверно, кто-то обидел… Что ты, как потерянная?!
– Я точно потерянная… Моя жизнь кончилась, еще не начавшись… Как жить теперь, не знаю…
– Да ты скажешь или нет, что случилось?– в тревоге тронул ее за плечо Филипп Федорович.
– Я не могу, не хочу говорить, я умереть хочу… Оставьте меня…
– Ты, девушка, в своем ли уме? Кто из жизни сам уходит? Ты, как Толик, хочешь сделать? Только жить по-человечески начала… Посмотри на себя: молодая, красивая… Парни заглядываются, люди тебя хвалят за мастерство, у меня душа не нарадуется… А она вон что удумала! Да что с тобой приключилось, объясни толком!– почти кричал отец.