Жизнь Вивекананды

Эта проповедь силы имела двойной смысл: смысл национальный, смысл мировой. И хотя для великого монаха адвайты на первом месте стоял мировой смысл, Индия откликнулась всеми фибрами на другой — национальный. Ибо он отвечал пароксизмам лихорадки, охватывавшей мир в этот исторический момент, роковому толчку того Национализма, гигантские результаты которого мы видим сейчас. Он был, неведомо для Вивекананды, полон опасностей. Можно было опасаться, что его высокая духовность претерпит уклонение в сторону животной гордости, расовой или национальной, и всех ее диких зверей. Нам это хорошо знакомо, — нам, видевшим с тех пор, что столько идеальных стремлений — и самых чистых — поставлено на службу самым грязным национальным страстям. Но как, с другой стороны, внедрить в эти неорганизованные массы Индии смысл Единства человечества, если не дать им почувствовать это единство в рамках своего собственного народа? Одно есть путь к другому. И все же лично я предпочитаю другой путь, более кремнистый, но более прямой. Ибо я знаю слишком хорошо, что огромное большинство проходящих через этот этап наций на нем и остается. Они растратили в пути силы веры и любви… Не такова была идея Вивекананды, который, будучи в этом подобен Ганди, мыслил пробуждение Индии лишь для служения человечеству, которому она должна быть освобождающей совестью, светом вечности. Вдобавок Вивекананда, более недоверчивый, чем Ганди, отверг отчаянную попытку последнего проникнуть религиозным духом политическое действие: ибо во всех случаях (мы это видели из его писем из Америки) он клал между политикой и собою обнаженный меч… "Noli me tangere!"[177] "Я не желаю иметь ничего общего с политическими глупостями…" Однако личность, подобная Вивекананде, всегда должна считаться не только со своим разумом, но и со своим темпераментом. И этот гордый индус, которому столько раз приходилось сталкиваться с вымогательствами и нелепыми оскорблениями со стороны англосаксонских завоевателей, реагировал на них с горячностью, которая заставляла его против воли проникаться опасными страстями национализма, им осуждаемого. Эта внутренняя борьба продолжалась до кризиса первых дней октября 1898 года, когда удалившись один в окрестности святилища Кали в Кашмире (он был тогда во власти наплыва чувств, вызванных страданиями и бедствиями Индии)

[178], он возвратился преображенным и сказал Ниведите:

— Весь мой патриотизм исчез. Я был глубоко неправ. Мать (Кали) сказала мне: "Даже если неверующие входят в мои храмы и оскорбляют мои изображения, что тебе за дело до этого? Ты ли защищаешь меня, или я тебя?.." — Итак, нет более патриотизма; и я — только малый ребенок…

Но в шуме потоков мадрасских проповедей народ не в состоянии расслышать презрительный и ясный голос Кали, взнуздывающий человеческую гордость. Он охвачен опьянением и бешенством течения.

VIII. Основание Ramakrishna Mission

Истинный вождь человечества сознает себя вождем. Вивекананда знал, что, для того чтобы вести народы к завоеванию идеала, мало воодушевить их; нужно еще создать вокруг них духовное воинство. Кто хочет воспитать народ, должен сначала воспитать избранных! Типы нового человека. Предшественников, которые не только опережают, но и подготовляют будущее. Ибо самое их существование является предвосхищением грядущего строя.

Вот почему Вивекананда, как только освободился после триумфов в Мадрасе и Калькутте[179], поспешил снова заняться своим монастырем в Алумбазаре[180].