Жизнь взаймы: Рассказы врача-реаниматолога о людях, получивших второй шанс

Бен пробыл дома почти месяц. Пока Андреа рассказывала мне историю сына — от проблем с наркотиками до остановки сердца и повреждения мозга, Бен сидел рядом за кухонным столом, а собаки, помахивая хвостами, лениво лежали у наших ног. Сначала мне было неловко говорить о Бене в его присутствии, хотя он и не проявлял ни малейшего интереса к разговору. Он не оживился даже тогда, когда мать рассказывала мне, как близок он был к смерти. Физически Бен присутствовал, но было непонятно, доходит ли до него смысл нашей беседы. Он не помнил обстоятельств передозировки, как забыл и большую часть предшествующего ей года, и Андреа казалось, что сын хочет заполнить пустоты теми данными, какие были в его распоряжении. Бен видел в больнице много пациентов с бритыми головами и шрамами на черепе, и он решил, что либо пережил автомобильную катастрофу, либо был ранен пулей в голову. Когда ему говорили, что произошло на самом деле, он сильно удивлялся, как будто слышал это впервые.

Однако Бен сохранил воспоминания о школе и колледже.

— Во что ты играл? — спросила Андреа, когда речь зашла о его школьных годах.

Ответил Бен тихо, но отчетливо:

— В футбол…

— Ты помнишь, чем еще занимался?

Бен сморщил лоб, словно искал в шкафу фотоальбом, который точно должен стоять где-то тут, на полке.

Андреа дала подсказку:

— Ты ездил в горы?

На этот раз Бен думал еще дольше.

— Кататься на сноуборде с ребятами, — наконец ответил он. Я почувствовала облегчение и едва не воскликнула: «Отличная работа!»

Возможно, Бен не помнил, что с ним произошло, но мне хотелось знать, понимал ли он, что его жизнь радикально переменилась, что он не может теперь позвонить друзьям и запланировать путешествие, не может схватить ключи от машины и уехать, если ему захочется это сделать. Раньше Бен и Грег постоянно подначивали друг друга и иногда делали это и теперь. Только позавчера они над чем-то хохотали, сидя на заднем сиденье машины, и можно было надеяться, что пробудилась еще одна часть прежнего Бена, и это было чудесно. Однако большинство друзей Бена, даже те из них, кто проявлял больше всех внимания и сочувствия во время пребывания Бена в больнице, перестали заходить к нему, потому что нашли работу и переехали на новые квартиры. Некоторые друзья изредка приходили, но чувствовали себя неловко, потому что, даже если Бену и нравилось общаться с ними, это было совершенно неочевидно. Он никогда не вступал в разговор и не строил планы по собственной инициативе.

Мне хотелось знать, не грустит ли он, пусть даже он был не в состоянии внятно выражать свои чувства. Андреа тоже все время об этом думала. Когда Бен отказывался ехать туда, где могли быть его друзья, или отрицательно качал головой в ответ на просьбу матери съездить на кресле-каталке в магазин, Андреа спрашивала себя: происходит ли это от осознанного стеснения? Трудно сказать. С той же долей уверенности можно было предположить, что Бен, сидевший сейчас передо мной, чувствовал себя единственным Беном Клэнси, который когда-либо существовал.

— Ты чувствуешь себя таким же, каким был прежде? — спросила Андреа сына.

— Да… — ответил Бен.

— Ты не чувствуешь, что что-то изменилось?

— Не особо, — пожав плечами, ответил Бен.

Андреа продолжала внимательно смотреть на сына.

— Думаю, ты стал намного тише, — она повернулась ко мне. — У Бена был очень громкий голос и смех, и так было всегда. Думаю, что все это осталось, просто он уменьшил громкость.

Мы продолжали говорить, как вдруг все три собаки вскочили и с лаем бросились к входной двери, за которой стояла пришедшая женщина-трудотерапевт. Когда Бен вернулся домой, она регулярно приходила к нему, помогая восстановить некоторые навыки: приготовления сэндвича, самостоятельного принятия душа. До передозировки Бен был страшным любителем сэндвичей, сказала мне Андреа. Не важно, было ли десять часов утра или стояла глухая ночь — Бен мог состряпать великолепный сэндвич и с большим аппетитом съедал его. Андреа нисколько бы не удивилась, если бы Бен быстро научился делать сэндвичи после болезни.

В тот день у инструктора по лечебной физкультуре был выходной, и терапевт решила заняться с Беном физической подготовкой. Она дала ему две красные гантели в 1,3 кг и держала его за поясницу, пока он десять раз поднимал и опускал их. До передозировки Бен отказался бы заниматься такой глупостью — поднимать столь смехотворный вес, но сейчас это был максимум, на который он был способен, не теряя равновесие. Потом трудотерапевт подвела Бена к кухонному столу, и, держась за него руками, он принялся поочередно отводить ноги в стороны. Андреа стояла рядом и подбадривала его с интонацией школьного тренера по футболу: «Давай, Клэнси!» Бен едва заметно улыбался, но ничего не говорил.