Жизнь замечательных людей по дзэну (СИ)

— Братцы! Братцы! Я живой один остался, контузило меня! – поручик Малиновский побежал к повозкам, на ходу смотрелся в серебряное зеркальце (подарок княгини Анны Александровны Вяземской), старался, чтобы глаза сверкали, как в лихорадке, щеки пылали нездоровым румянцем и решимостью побеждать врага. – Братцы! Мертвые сраму не имут!

«Позорное не в моем тактическом уходе с поля боя, а смерть позорна, и трижды позорно лежать с вывернутыми ногами! Дзэн!» – Поручик Малиновский Андрей Михайлович старательно обошел труп Михайлы и прислушался к своему сердцу, как к звону Царь-Колокола: сердце не щемило.

НЕПОСТИЖИМОЕ

Поручик Анфимов Дмитрий Иванович битый час упрашивал барышню, справную купеческую дочку (с румяными щеками, достойными грудями, тонкой талией, длинными ногами) Елену Степановну взобраться на жеребца, как на карусель.

— Душа моя, Елена Степановна!

В городе все барышни обучены верховой езде, так что примите уверения в моем почтении и взбирайтесь на Вихря – лучший жеребец в полку. — Поручик сделал еще одну попытку подсадить барышню на жеребца, словно видел в катании на лошадях свет в окошке.

— Полноте, Дмитрий Иванович!

Я бы с превеликим удовольствием, но конфузливо, как в бане одной, – и добавила шепотом, затем побледнела от страха, словно увидела в поручике привидение. — Не запрыгну я в седло, потому что не мужик-баба.

Тяжко, неудобно и срам!

— Так не прыгайте, дражайшая Елена Степановна! – поручик гарцевал, как жеребец. – Я вас легонько подсажу, подтолкну без умысла.

— Как же подтолкнете, Дмитрий Иванович? Возьмете меня за бедра?

Стыдно, не для молодой девицы утеха, когда незамужнюю молодой человек тискает.

— Так я же повторяю – без умысла.

Я отверну голову в сторону, а руками подсажу, как все равно, что Депутата бы подсадил, или помог древней княгине в седло забраться.

— Ох, не знаю, не ведаю, Дмитрий Иванович!

Боязно мне, а, вдруг, кто увидит бесстыдство моё и разнузданность, как у танцорки из балагана?

Задыхаюсь от восторга, как хочется на жеребца вскочить, но подавляю восторг в себе ради целомудрия.

— Без умысла я, без умысла! – поручик Дмитрий Иванович подкрутил ус с умыслом.

«Как подхвачу барышню под талию, как подтолкну в ягодицы, так промелькнет между нами искра сговорчивости.

Тайна останется, а с тайной – так и до пикника на натуре дойдем с шампанским и фруктами заморскими.

Только бы позволила, чтобы я под ягодицы подсадил, а там – ОГОГО!»

— Безумие! Я безумна! – барышня Елена Степановна с побелевшими губами шептала, подбодряла себя, словно шла на охоту на медведя. – Возможно ли это, чтобы мужчина девушку под колени на жеребца подсаживал?

Уговорила себя статная Елена Степановна, позволила, и поручик Дмитрий Иванович лихо, по-молодецки с руками под ягодицами барышни подсадил в седло, как на трон.

Жеребец Вихрь почувствовал слабого седока – трусливую, худую женщину: оскалил зубы тигром, вывернул лиловые глаза, ударил копытом и помчался, понес девушку в дальние дали, как Черномор несет богатыря.

Несравненная Елена Степановна в горячке обхватила шею животного и вопила дурным голосом, чем подгоняла жеребца сильнее и сильнее до треска в селезенке.

Поручик Дмитрий Иванович Анфимов долго стоял в оцепенении, затем ударил себя кулаком в ухо:

— Что скажут в собрании господа офицеры?

Непостижимо, как и жеребца и девку упустил.

Зачем купчиху в седло подсаживал, словно я гимназист выпускного класса?

Сразу бы повел в ресторацию или на природу пригласил – всё лучше, чем подпихивание под ягодицы без смысла.

Непостижимо опростоволосился, и увещевания мои бесполезны для плоти, как соловья баснями накормил.

Дзэн!

ВОСХИТИТЕЛЬНОЕ

Председатель Думского Собрания граф Антакольский Лев Иванович перед очередным праздничным заседанием Государственной Думы (по поводу голода в Поволжье, и как следствие – подорожание пшеницы) вышел перед депутатами Государственной Думы со скрипкой работы мастера Страдивари и без вступительной речи извлекал из инструмента музыку сфер.

Одни депутаты почесывали седые бородки, под музыку вспоминали польских балерин, качали головой и в целом воспринимали выступление графа Антакольского сдержано – так купец продаёт несвежие туши свиней.

Другие депутаты нервно теребили бакенбарды, молча называли графа Льва Ивановича позером и лживым первосвященником, подмигивали друг другу и мысленно осуждали его.

Находились среди депутатов и ценители хорошей музыки и приличного поступка: реакционеры Думского комитета в защиту женщин.

Реакционеры в нервических припадках кусали губы, прикладывали все усилия, чтобы не закричать «Браво! Брависсимо, маэстро!», скрывали волнение за немощными улыбками скопцов.

Очарованные музыкой реакционеры тихо плакали и вспоминали лучшие годы России.

Некоторые депутаты не оценили выступление графа Антакольского, потому что спали после вчерашнего приема в честь французского посла, когда выпито сто бочок фиолетового крепкого.

Иногда депутат просыпался на высокой ноте из скрипки Страдивари, с недоумением оглядывал лица притихших товарищей, пускал слепую слезу и снова засыпал, как в гробу.