Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

В том же июне, но уже во Львове тамошние чекисты арестовали известного столичного спекулянта иконами Мороза. Взяли Мороза на вокзале, так сказать с поличным: в сумке арестованного были обнаружены, 27 икон, которые он приобрел у здешнего священника, выложив за них 15 тысяч рублей. Деньги по тем временам немалые. Однако сам Мороз заработал бы с этого куда больше, поскольку заказ на иконы ему поступил от одного иностранца, который посулил ему за них 50 тысяч рублей.

Своим черным бизнесом Мороз начал заниматься еще в конце 60-х, когда на Западе возник большой интерес к русским иконам. Он начал разъезжать по глубинке и практически за бесценок скупать у тамошних жителей старинную утварь, в том числе и иконы. Затем выгодно продавал их иностранцам. Причем так преуспел на этом поприще, что в начале 70-х в одной из западноевропейских газет о нем появилась восторженная статья. Видимо, тогда на него и обратил внимание КГБ. Но до поры до времени почему-то не трогал. Последним крупным делом Мороза перед поездкой во Львов была продажа одному латиноамериканскому дипломату 7 икон. Причем Мороз их выкупил весной 73-го у московского коллекционера за 2700 рублей, а дипломат ему отвалил в два раза больше — 6600 рублей. А вообще за несколько лет сотрудничества с этим дипломатом Мороз поимел от него в общей сложности 150 тысяч рублей. Наш самый гуманный и справедливый суд в мире все это, естественно, учтет и влепит спекулянту максимальный срок.

20 июня в центральных газетах наконец-то появился некролог на Георгия Жукова, который скончался два дня назад. Столь долгая затяжка с официальным сообщением о смерти маршала вызвала у многих людей недоумение — обычно некрологи появлялись в вечерних газетах либо в утренних на следующий день. Как вспоминает все та же дочь Жукова Элла: "Немало горьких чувств вызвало и затянувшееся в верхах на долгие часы решение вопроса о похоронах. В итоге дебатов было решено отца кремировать, а не захоронить, как он завещал.

По-видимому, уважение последней, ясно выраженной воли покойного не входило в расчеты руководства. Хотц в публичных изъявлениях скорби со стороны лидеров недостатка не было. Помню появление в зале прощания Центрального Дома Советской Армии Брежнева со свитой (панихида состоялась 20 июня, похороны — на следующий день. — Ф. Р.). Он довольно долго стоял у гроба, роняя крупные слезы. Можно ли было верить его слезам, зная, что именно усилиями этого человека отец не был допущен на заседания недавнего 24-го съезда КПСС? (состоялся в феврале 1971 года. — Ф. Р.). Папа очень тяжело переживал это очередное унижение, что, разумеется, не могло не сказаться самым пагубным образом на состоянии его здоровья. Я едва не расплакалась, когда он рассказывал об этом эпизоде. Остановило лишь то, что папа не выносил слез, тем более проявлений жалости в свой адрес.

Единственное, что поддерживало нас, его близких, в горестные часы прощания, — это искреннее сопереживание сотен, а может быть, и тысяч людей, пришедших отдать последнюю дань уважения нашему отцу. Площадь и улицы, прилегающие к ЦДСА, были переполнены. Люди часами выстаивали в очереди, чтобы пройти перед гробом. И было видно, что они пришли по зову сердца, а не свезены на специальных автобусах из разных учреждений, как это водилось в те времена, дабы изобразить всенародную скорбь по тому или иному умершему лидеру. В длинной череде прощавшихся я видела самые разные лица. Кое-кто пришел с детьми. С трудом передвигалась на костылях седовласая женщина в синем костюме с орденами и медалями на груди. Прошла группа ветеранов в парадных мундирах образца 1945 года. Кто-то утирал слезы, кто-то опускался на колени, вызывая явное неудовольствие стражей порядка. Так проходили часы, а к вечеру вокруг гроба образовалось буквально море цветов, рядом с которыми официальные траурные венки выглядели совсем незначительными.

Надо сказать, что организаторы похорон до предела сократили время прощания. Мне известно, что многие просто не успели, другим пришлось прорываться сквозь милицейские кордоны. Личный водитель отца в течение многих лет, включая военные, Александр Николаевич Бучин сумел пройти, лишь взяв с собой папину книгу "Воспоминания и размышления" с дарственной надписью. Моего друга Сергея пропустили после того, как он, предъявив документы, доказал, что является сыном маршала С. М. Буденного. Знаю, что он впервые использовал свою фамилию в "корыстных", если так можно выразиться, целях…"