Пятничным вечером 25 июля знаменитая певица Большого театра Галина Вишневская давала у себя дома прощальный ужин — завтра утром с двумя дочерьми она должна была вылететь на Запад, где их вот уже два месяца дожидался муж и отец Мстислав Ростропович (уехал 26 мая). Народу проститься пришло много, однако из певцов Большого театра пришел лишь один тенор — все остальные это мероприятие проигнорировали, видимо, опасаясь быть уличенными в связях с "отъезжанткой". Тенор пришел не один, а привел с собой знакомого генерала. Последний сразу пошел по всем комнатам, чувствуя себя как дома. Тенор засеменил следом за ним. Когда экскурсия была закончена, тенор спросил у хозяйки:
— Мебель вся на местах, а мне сказали, что ты ее продала.
— Продала? — удивилась Вишневская. — Как же я без мебели буду жить, когда через два года вернусь обратно? (Официально отъезд Вишневской и Ростроповича на Запад выглядел как творческая командировка сроком на два года.)
Пробыв в доме певицы еще какое-то время, оба гостя удалились. А Вишневская внезапно поймала себя на мысли, что лицо генерала ей знакомо. Как вдруг ее осенило: двадцать лет назад этот человек пытался завербовать ее в стукачи. "Да, это, несомненно, он, — отмела всякие сомнения певица, — только постаревший и погрузневший".
В шесть утра 26 июля Вишневская с дочерьми и близкой подругой Галей вышли из дома и сели в служебную "Волгу". Их путь лежал в Шереметьево. Однако водитель внезапно повез их к Большому театру. Вишневская перепугалась: "Куда вы нас везете? Нам же совсем в другую сторону!" На что водила, улыбнувшись, ответил: "Ваши друзья попросили провезти вас мимо театра, сказали, что вам приятно будет". Вишневской действительно было приятно, но остановиться возле родного для нее места она не позволила — надо было спешить на самолет.
По дороге в аэропорт Галина набралась духу и сообщила Вишневской, что три дня назад умер один из лучших друзей певицы — артист Большого театра Никандр Ханаев. Похороны состоятся сегодня в 12 дня. Вишневская попросила подругу сразу после аэропорта купить цветов и отвезти их на кладбище. А в десять утра самолет с Вишневской и двумя ее дочерьми оторвался от земли и взмыл вверх. Чтобы дочери не видели слез на ее глазах, Вишневская прильнула к иллюминатору и долго смотрела вниз, на родную землю, куда ей суждено будет вернуться не через два года, а спустя двадцать лет.
В эти же дни конца июля власти отобрали у родственников маршала Георгия Жукова дачу. Акция выглядела кощунственно, учитывая, что, во-первых, со дня смерти Жукова прошло чуть больше месяца, а во-вторых — эту дачу Жукову подарил лично Сталин. Но это не остановило высоких начальников. Они вызвали к себе адъютанта маршала Ивана Прядухина и отдали ему приказ: дачу освободить немедленно. Узнав об этом, теща Жукова Клавдия Евгеньевна и внучка Маша попросили подождать с переездом до Нового года, но их одернули: немедленно! Чуть позже родственникам Жукова будет выделена другая дача — в Жуковке площадью 60 метров, а одна из дочерей унаследует его квартиру на улице Алексея Толстого.
Режиссер и актер Василий Шукшин в конце июля сумел вырваться на пару дней со съемок фильма "Они сражались за Родину" и приехал в Москву. Этот приезд был вызван радостным событием — наконец-то высокое киношное начальство разрешило (в очередной раз) Шукшину приступить к подготовительной работе над фильмом "Степан Разин". Вот как вспоминает об этом В. Фомин, который видел Шукшина в те дни:
"Вечером, за несколько часов до отъезда в Волгоград, я оказался дома у Шукшина — по делам со сборником его сценариев. В дверях столкнулся с оператором Анатолием Заболоцким и художником Шавкатом Абдусаламовым. Как я понял, Заболоцкий "сватал" художника на разинский фильм.
Абдусаламов рассказывал, как он видит некоторые сцены фильма… Держался он как-то подчеркнуто, даже вызывающе независимо. Похоже, что Шукшина эта поза немного коробила. Но то, что рассказывал художник, ему страшно нравилось, было близким. Он разволновался, глаза у него радостно и возбужденно блестели… Заветный фильм! Столько раз уже срывалась постановка, столько лет пришлось ждать, отчаиваться, загораться надеждой, и вот уж теперь-то, бог даст, может, наконец, сбудется заветная мечта…
Вдруг он спохватился, глянул на часы — надо было немедленно мчаться на самолет.
Выскочили на улицу. Поймали такси. Разом как-то помрачневший Шукшин (не успел толком поговорить даже с домашними) нырнул в машину. Хлопнула дверца. Машина рванула с места и тут же исчезла в темноте. Осталось какое-то ужасно тяжелое, надсадное чувство — от внезапно прерванногона самом интересном месте разговора, от прощания на ходу, в спешке. Будто оторвали что-то от души.
Никто из нас не знал, что эта встреча окажется последней…"